Шерстнев сказал:
— Вот глядите — вот что такое мост!
Угрюмый командир роты заговорил:
— Я испрашивал разрешения, но товарищ комбат говорит, что обстановка еще неясная, что заготовка запасных частей может врагу достаться…
Шерстнев резко повернулся к бывшему командиру батальона, но отложил объяснение с ним. Он каждой роте дал дело по уже созревшему у него плану. Необходимо тотчас же приступить к заготовке материалов для незамедлительного исправления всех повреждений, которые могут причинить мосту вражеские бомбежки. Это — прежде всего. Но надо предвидеть и самый скверный случай. Надо предвидеть и ту возможность, что врагу удастся прямым попаданием совершенно разрушить мост, так разрушить, что быстро его не восстановишь. Это может случиться — и что тогда делать? Надо найти выход и в этом самом крайнем случае. Прежде всего надо заготовить запасные части для восстановления.
В батальоне Шерстнев нашел все необходимое. Техническая оснастка батальона оказалась превосходной, были все нужные инструменты, был даже подвезен запас металлических прокатных балок. Все было. Не хватало только хорошего командира.
— По работам! — скомандовал Шерстнев.
И повернулся к бывшему командиру. Теперь все накопившееся бешенство должно было обрушиться на этого толстяка. Но тот заговорил первый:
— Товарищ майор, разрешите потом сдать дела. — Он не запинался больше, голос его окреп, и даже вся его амуниция казалась уже не посторонней ему, она как бы сразу пристала к его широкому, плечистому туловищу. — Товарищ майор, — говорил он, — я путеец, не мостовик, надо подумать, что мостовое полотно может быть повреждено, это чаще всего, рельсы надо иметь. Разрешите мне немедля заняться этим. Тут километрах в двух ненужный отход есть, еще в километре…
Это было неожиданно. Перед Шерстневым стоял другой человек, не тот, что пять минут назад. Он был возвращен к делу, которое умел и любил делать. Он поверил в свои силы.
— Понятно, — отвечал Шерстнев, мгновенно отменив все свои приготовленные грубости. — Правильно. Берите дрезину. Надо — так и мою машину возьмите.
— Машину не нужно. Разрешите только платформу одну там использовать, я знаю, где… Я быстро…
И он побежал к дрезине.
Уже валились мачтовые сосны под топорами бойцов. Бойцы пилили, цилиндровали. Готовили балки, шпалы, лежневые бревна, стояки. Носили камни для укрепления береговых устоев. Знакомое «раз, два, взяли!» то и дело слышалось из лесу. И мост, казалось, повеселел. Решетчатый, стоглазый, он успокоенно взирал на работу людей, он обещал выдержать все в награду за дружбу и заботу. Дуги металлической фермы его, повернутые книзу, были как плавники короткой, толстой рыбы, и весь он — как сказочный дельфин, устремленный вперед, несущий людей на своей могучей спине. Теперь этот мост казался удивительно красивым, изящным, и бодро пронизывали его лучи встающего над лесом солнца. Он был весь в сиянии этих лучей.
Два красноармейца показались на том берегу.
Один прихрамывал, у другого рука висела на перевязке.
Оба с интересом глядели на работы.
Шерстнев подошел к раненым.
— Как дела? — спросил он.
Парень, раненный в руку, глядя на строительство, развернувшееся по берегам, прищелкнул языком:
— Плотницкое дело — знакомое. — Он солидно кивнул головой. — А инженер-то грамотный строит?
Вопрос был задан очень серьезно. Парень был очень молодой и очень серьезный, черные брови его были у переносицы пересечены толстой морщиной, и, когда он сдвигал брови, вся кожа собиралась у него здесь в складки.
Шерстнев отвечал так же серьезно:
— Грамотный. Умеет.
Парень помолчал. Потом кивнул на своего спутника, тощего, немолодого, в очках:
— Вышел с ним помогать, провод оборвался. А тут в военно-санитарный сяду. Врач говорит: раздробление кости.
Его спутник заговорил:
— Бронепоезд там. Представляете себе, товарищ майор, вылетел навстречу фашистскому бронепоезду. Отвлек на себя огонь, и уж не знаю, сколько времени длилась эта дуэль. Может быть, час прошел. Только паровоз у фашиста весь окутался белым паром. И пламя показалось. Враги выскочили — и в лес. А наши их прямой наводкой били; по-моему, насколько я мог разглядеть, из вражеской команды мало кто ушел. Потом мы пошли туда — вот пуля и задела ногу. Царапина. Я сам из учителей; телефонами, радио, телеграфом по любительству занимался.
Комиссар стоял рядом с Шерстневым. Это был высокий, сильный человек, до войны лесовод. До сих пор он досадовал на себя, что не исправил ошибку командира батальона, приказавшего только быть готовым к бою с врагом как стрелковой части и не принявшему мер по организации восстановительных работ. Рассказ учителя воодушевил его.