Обосновавшись на центральной усадьбе в ремонтных мастерских после того, как целое лето возил и скирдовал сено в отделении, он узнал, что Тоня вышла замуж за агронома Лепилина. Встретив ее, Димка Пирожков поразился перемене, происшедшей с ней, — шла она легко, открыто, не осталось следов замкнутости, и тихонько, глубоко про себя, порадовался, словно исполнились его мечты, и это он, а не кто-то другой, незнакомый, сумел заполнить любовью ее жизнь и смыл тяготы с души.
Димка Пирожков сейчас впервые видел Тоню так близко, через стол, впервые ощутил прикосновение ее пальцев, нежных и уверенных, впервые заглянул в глаза, и холодное чувство невозможности соприкосновения со счастьем, которым она полна, и безмерность утраты чего-то прекрасного и единственного объяло его: закружилась голова, снова, как и на столбе, по-нехорошему сжалось сердце. Димка вскочил, пошатнулся — не придержи Аверычев, глядишь, растянулся бы на полу. Тоня сунула ему под нос ватку, смоченную нашатырным спиртом.
— Видно, взаправду болен. Придется тебе сегодняшнюю ночку у нас провести, в амбулатории. А утром погрузимся и поедем.
— Нет, нет! — запротестовал Димка Пирожков. — Мне уже лучше, я... в общежитие... к ребятам...
— Пускай идет, я провожу, — пришел на помощь пареньку Аверычев. — Там ему будет веселее. Чего тут, в одиночестве, валяться...
Вот какая история приключилась вчера с Димкой Пирожковым, вот почему он мается сейчас, мучительно решая, как быть — признаваться в обмане или... Что «или»? — ужаснулся он и похолодел, представив себе свой отъезд, схожий с бегством, осуждающие разговоры ребят, живущих с ним в одной комнате: Ивана Рассказова, Лешки Копытина, Женьки Пузанова. А Аверычев ничего не скажет, не в его натуре много говорить, но Димке больше всего было бы стыдно от того, о чем молча подумает главный инженер. Дядя Миша среди местных пустится в рассуждения: «Во, молодежь пошла... Какие это комсомольцы!..»
Да, нельзя бежать Димке Пирожкову, никак нельзя. Остается одно — положиться на естественный ход событий, будь что будет, авось обойдется, может, и взаправду у него больное сердце, а если нет — после отговорится тем, что это, мол, последствия сказались.
Придя к такому решению, повеселел Димка Пирожков. Теперь надо узнать, сколько сейчас времени. Своими часами он не успел обзавестись, поэтому босиком прошлепал к Лешкиной тумбочке, нашарил часы и спичечный коробок, чиркнул — ого, половина пятого, а в шесть отходит трактор.
От шороха и света проснулся Лешка Копытин, спросил сонным голосом:
— Чего шебаршишь в такую рань?
— Я... в райцентр, в больницу еду...
— Ага-а... — протянул Лешка, смежил веки, словно опять засыпая.
Спичка погасла. Димка в темноте пробрался к своей постели, стал одеваться.
Но не уснул Лешка, заворочался, под его телом заскрипела кровать. Он включил настольную лампу и пружинисто спрыгнул на пол, помахал руками, сгоняя остатки сна, зычно сказал:
— Братва, подъем!
— Что случилось? — из-под одеяла поинтересовался Женька. — Я же печенкой-селезенкой чую, что норму еще не выбрал, часа на полтора осталось...
А Иван сидел на кровати с закрытыми глазами, обхватив плечи руками и скрестив ноги.
— Братва, требуется экипировать Димку в дальнюю дорогу, аж до райцентра. Семьдесят пять километров зимой по степи — не шутка.
— Ничего мне не нужно! — запротестовал Димка Пирожков. — Я же в домике поеду, а там печка. Тепло, светло, и мухи не кусают, — через силу пошутил он, сам с ужасом думая, как бы заговорили ребята, догадайся они об истине.
— Отставить возражения! — скомандовал Лешка. — Из своих запасов выделяю меховую шапку, шарф и шерстяные носки, Любанька прислала, ох и теплые!
— Возьми мой свитер, — безучастно сказал Иван, по-прежнему не открывая глаз.
— Растревожили вы душу, растревожили!— с надрывом пропел Женька и решительно сбросил одеяло. — Так и быть. Жертвую для общего дела валенки, размер как раз подойдет, и... пару носовых платочков! Вдруг простынет наш ненаглядный Димка Пирожков и подхватит насморк. Стыд и срам будет всей нашей славной комнате, если в Денисовке, столице необъятного степного государства, посреди главного прошпекта, возле сверкающего огнями кинотеатра, недостижимого для удаленных простых смертных вроде нас, он засморкается, пардон, в кулак или, еще позорнее, заткнет одну ноздрю пальцем, а из другой выстрелит и попадет... Нет, дорогие товарищи, этого я не могу ему позволить!