— Ты свои платки сначала простирни, — меланхолично подал реплику Иван. — Анти-сани-тари-ия...
— Что за народ, что за народ! — завозмущался Женька, вставая с кровати и гибко потягиваясь. — Хочешь, как лучше, а не понимают, совсем не понимают души прекрасные порывы...
Потом они ели разогретые на электроплитке макароны с тушенкой — с ужина припасли, пили чай, а Димка Пирожков чуть ли не плакал от такого дружеского участия, ведь он для них — пацан, несмышленыш, они же — взрослые ребята, вместе армию отслужили. Лешка Копытин жениться успел, на днях Любанька приедет. «Ну что я для них, что?» — пытался он понять, не подозревая о сговоре ребят, узнавших от Аверычева о его безродительской доле и взявших под опеку, словно младшего братишку.
— Еды в дорогу запас? — спросил Иван.
— Купил в буфете, — сказал Димка Пирожков, — хлеба, печенья, конфет, пару консервных банок с рыбными фрикадельками.
— Увы, выбор довольно скуден в буфете, — Женька сокрушенно покачал головой. — Только для поддержания искорки жизни в наших молодых телах.
— Если положат в больницу, — наказывал Лешка Копытин‚— с Потаповым верни валенки. Они тебе там ни к чему, а Женьке вдруг придется за грузом на станцию ехать. Договорились? Сапоги свои в чемодан сунь. Выписываться будешь — дай знать, может, удастся подъехать, встретим...
Морозным утром шел к гаражу Димка Пирожков, уютно было ему в валенках, меховой шапке, а толстый вязаный свитер плотно обтягивал грудь: словно рядом идут ребята, положив руки на его плечи, их тепло согревало, и не страшен теперь ни холод, ни бесконечная выстуженная степь.
Вокруг гаража светло: когда начинает работать движок, то вспыхивают фонари на столбах по всему поселку. Потапов озабоченно вслушивался в негромко работавший двигатель трактора. Из ворот гаража вышел Аверычев, поманил паренька:
— Вот тебе ключ от домика. Натаскай кизяка и протопи печку.
Возле кузни Димка выбрал корзинку почище — в них носят уголь к горну, и отправился за здание ремонтных мастерских к пристройке-времянке. В нее сваливают изношенные и списанные детали и хранится про запас, для зимних поездок, кизяк — куски высушенного навоза.
За несколько ходок он засыпал кизяком пространство под лавками, но усердно продолжал носить и носить, и завалил им аж вход, так что трудно пробраться внутрь. Спохватился Димка — ну как заругает Аверычев! — собрался было стаскивать часть кизяка назад, в пристройку; не успел — позвали его.
Рядом с главным инженером стоял дядя Миша. Покашливая, чтобы скрыть смущение, тот сказал: Накось, сынок, возьми в дорогу... Старуха моя точит и точит — отнеси да отнеси... Ну вот... одевай, никакой мороз не одолеет...
Старик накинул на плечи паренька тулуп — длинный, до пят, тяжелый, и Димка Пирожков растерялся:
— Не нужно, честное слово, не нужно, мне тепло, в домике и печка есть, я кизяка наносил...
Он хотел снять тулуп, но дядя Миша перехватил его руки:
— Не отказывайся, сынок...
А главный инженер тихо добавил:
— От чистого сердца предлагают, не обижай стариков...
Путаясь в полах тулупа, убежал Димка Пирожков в домик, позабыл о том, что собирался поубавить кизяка, открыл дверцу круглой печурки, смастеренной из бочки, сунул в ее холодное железное чрево стружек, по пути прихваченных у столярки, чиркнул спичкой. Весело полыхнул огонь, жадно облизывая куски кизяка. Едко задымило, и в трубе, выходящей через форточку оконца, возник ровный гул.
Потом снаружи заурчал и коротко взревел — мощно, уверенно, нетерпеливо — двигатель трактора, словно застоявшийся конь, рвущийся в путь. Через полминуты поутих. Дернулся домик, медленно пополз по разъезженной дороге и закачался на ухабах — вверх, вниз.
Спят еще, досматривают сны люди перед началом нового рабочего дня. А по улице поселка с приглушенным двигателем, чтобы не тревожить попусту народ, крадется трактор ДТ-54. Тащит он на полозьях, вытесанных из толстых березовых бревен, маленький уютный домик. Смастерили его просто — взяли несколько деталей из запасов от неукомплектованного сборного щитового дома: два половых щита — для пола и потолка, четыре стеновых — из них один с оконцем, другой с дверью. Внутри по стенам сколотили широкие лавки, установили печку. Тепло, не продувает стылый ветер, и можно ехать далеко-далеко, в общем, кому куда надо.
Внутри этого нехитрого сооружения расположился Димка Пирожков. Закутавшись в тулуп, он следил за нагревавшейся печкой, подбрасывал небольшие куски кизяка. На ходу домик скрипел, отпотевали вымороженные доски щитов, потускнели льдистые узоры на стеклах оконца, и первая капля протекла с наледи на нижнюю обвязку рамы. Щипало Димке Пирожкову глаза, и кто его разберет — почему: от едкого ли дыма, а может, от нечаянных мальчишеских слез, непривычно радостных.