В тот год урожая не было: пшеница поднялась на вершок от земли — редкая и чахлая. Комбайны за день работы едва набирали бункер, хотя и носились по-сумасшедшему. Однажды Лепилин увидел, как плакал на краю поля Бутенко. Согнулся этот большой, добродушный человек над ладонями — в них покоился, словно дитё малое, одинокий слабенький колосок, — и что-то шептал: может, просил прощения за беду, в которой он, Бутенко, не виноват, которая горькой сушью скрутила и хлебное поле, и его, Бутенко; а может, твердил и твердил заклинания, истово веря, что случится чудо — нальется животворящими соками хилый колосок, а вместе с ним раздобреет и хлебное поле.
Живут люди на земле ради добрых дел, в этом смысл и цель их существования. Но нет тяжелее минуты, когда поймет человек: впустую была его работа — ее пот трудовой и радости; не сумел он одарить людей плодами рук своих, а от сознания бессмысленности работы сердце заходится в боли и мир вокруг видится чужим и враждебным. В подобный миг многое решается в жизни человека: выйдет ли он из этой передряги не разуверившимся в добрые начала бытия или озлобится на все и вся, захлебнется в желчи.
Подойдя поближе к Бутенко и увидев почерневшее его лицо с запавшими глазами, Лепилин внутренне отмежевался от происходящего. Уже ничего не хотел он — ни тешить честолюбие, ни переживать о неурожае, а от этого день за днем копилась в сердце пустота. Раньше Лепилин искал общения с людьми, ибо только они могли утвердить его исключительность. После памятной встречи с Бутенко он предположил: для других людей тоже не прошли бесследно эти события. Поэтому Лепилин ждал, когда новоселы побегут из неласковой степи, в которой все так зыбко и необъятно: даже в совхозе расстояния — на сотни километров; зимой мороз — нередкость сорок градусов, летом жара — опять за сорок; и некуда деться от этой непривычности, она всегда рядом — сразу за порогом. Пена, состоящая из любителей приключений и длинного рубля, схлынула давно, в первую же осень. А самые упорные и основательные пока не трогались с места. Чтобы побежали они, размьшлял Лепилин, нужны катаклизмы. Засуетятся тогда люди, как муравьи перед дождем, укрываясь в надежном муравейнике. Но грянула засуха, и в бега пустились немногие. Тогда Лепилин снова ухватился за спасительную мысль о своей непричастности к происходящему. Ничем другим он не мог объяснить пришедшее вслед за пустотой равнодушие — к работе, к земле, так и непонятой им, к людям, его окружающим, и к жене. Поглощенная собой и той новой жизнью, которую носила под сердцем, Тоня не замечала состояния мужа. А Лепилин вдруг обнаружил, что он уже не владеет ее мыслями и чувствами, — другой человек, еще не народившийся, потеснил его. Это-то и было обидно и явно не устраивало Лепилина. Разумом он понимал, что так и должно было быть, так уж заведено природой, но никак с этим не примирялся. Любой пустячок теперь превращался в событие. Даже неразогретый ужин, когда Лепилин приходил с работы, возмущал. Он видел отсутствующие глаза жены, наблюдал ее притворные хлопоты над плитой и пытался представить, как дальше будет жить с Тоней, уже чужой для него. «А любил ли он ее и прежде?» — задавал и задавал себе этот вопрос Лепилин и в конце концов признался: нет, не любил, было увлечение, была жалость, как жалеют желторотого птенца, выпавшего из гнезда, была попытка отгородиться от происходящего вокруг, забыться, забыться в женской любви — в ней он искал пищу для своего неудовлетворенного честолюбия...
Попытка не удалась. Лепилин заметался в поисках выхода, чтобы раз и навсегда покончить со своей целинной авантюрой и сохранить при этом хотя бы видимость уважения к себе людей, вернее, к тому внешнему человеку, которого знали окружающие. Ведь они оказались совсем непохожими на тех, какими представлял себе, а потому исходила от них опасность, не сейчас — в будущем, ибо кто знает, когда, где и с кем, при каких обстоятельствах доведется встретиться, и не аукнутся ли давнишние дела. Спуститься вниз, в муравейник, Лепилину не позволяли остатки честолюбия, а просто сбежать... значит, погубить надежду на некий шанс, способный таки вернуть все на круги своя.
Примечательной посчитал Лепилин встречу с Вязниковым, своим бывшим преподавателем. Его тоже коснулось великое переселение и забросило в глубинку на пост начальника райсельхозуправления. Лепилин, наблюдая за ним из зала совещания, интуитивно почувствовал — вот он, единственный шанс! Вязников сохранил прежнюю невозмутимость и значительность: сидя справа от секретаря райкома, строго смотрел в зал, и за стеклами очков не видно выражения глаз.