Он засыпал просьбами приятелей и бывших сослуживцев, и вместе с собственными книгами теперь у него приличная библиотечка по сельскому хозяйству. По привычке расхаживая по неуютной комнате‚ — а Вязников был непривередлив, и ему вполне хватало самого необходимого, — он часто касался корешков книг на полках трех этажерок, составленных в один ряд, как бы проверяя, тут ли они — его опора, его упоительная надежда, манящая в дали, еще никому не ведомые и не подвластные. В такие минуты в груди у Вязникова скапливался холодок, радостно обмирая, он застывал, и перед взором возникали картины, никогда не виданные, но уже родившиеся в его воображении. Он жил наяву в них: дышал сухим степным ветром, чувствовал густые запахи пашни, а пальцы ласкали тугой пшеничный колос.
Бескрайние поля поднятой целины разбудили в Вязникове дремавшее до сих пор желание действовать, действовать! Этот край он просто обязан пробудить к новой жизни. Если отступится, то до конца дней своих не простит он себе трусости: ведь дали же ему в руки возможности, пусть и ограниченные, но дали, доверили, и он, Вязников, должен их использовать, чтобы, подводя жизненные итоги, мог сказать со спокойной совестью: «Это делал и я, видите — сделал даже больше, чем другие!»
Вязников уже перешагнул порог, после которого люди обычно все чаще задумываются о полезности своего уходящего бытия. Ему ой как хотелось, чтобы последний отрезок был ярок и значителен. Собственно, поэтому и дал согласие на здешнюю работу. Жена и взрослые дети удивлялись, чуть ли не в лицо говорили ему всякие обидные и несправедливые слова, но он не поддался на уговоры одуматься. «Нет‚— твердил Вязников про себя, — им не понять меня. А я хочу взлететь... Да-да, взлететь в первый и последний раз и охватить взором эту прекрасную землю, на которой жил и которую преобразую!»
Ежедневно Вязников погружался в работу, считая любую мелочь крайне необходимой для достижения цели. Его подчиненные замотались вконец, роптали, но чаще по углам. Он ввел жесткую дисциплину, не признавая никаких причин, даже уважительных, требовал исполнения поручений. Иногда жалобы доходили до райкома партии. Вязников не оправдывался, а снимал очки, тщательно протирал их и, глядя близорукими глазами куда-то мимо, в стену, произносил:
— Ну хорошо... А если мы не справимся с порученным делом, как спросят с нас, руководителей? Примут ли во внимание, что какой-то Марии Петровне не с кем оставить ребенка и она не может ехать в дальний совхоз проверять закладку семенного фонда? С кого в первую очередь спросят, когда на тысячах гектаров уродится пшик? В обжитых районах все налажено, и то бывают накладки, а у нас? В некоторых совхозах семена засорены, а милейший Фролов засыпал зерно повышенной влажности, и оно пропало — сопрело!
Секретарь райкома партии Полухин, молодой, ему едва за тридцать, горячился и спорил, напирая на бережное отношение к людям, но Вязников был непреклонен:
— Решайте... А я своего распоряжения отменить не могу, не приучен работать спустя рукава.
От него отступились. Улаживали конфликты иными способами: кого-то уговорили, кому-то подыскали другую работу.
А Вязников об этих стычках сразу же забывал, ибо взял за твердое правило начисто отметать все, что мешает осуществлению намеченных планов.
Идея облесения целины продвигалось туго, можно сказать — совсем не продвигалась: не было ни средств; ни нужной техники, ни рабочей силы, а самое главное — в верхах даже разговаривать не стали: «Ваше дело поднимать целину, сеять и выращивать хлеб. Хлеб! Понятно? Когда потребуется — возьмемся за облесение».
Возвращаясь с Полухиным из областного центра, Вязников говорил не умолкая. Ему казалось, что стоит замолчать, и Полухин произнесет слова, которые поставят крест на их идее. Он вслух прикидывал и так, и этак, хотя в душе уже гасла вера в реальность затеянного. Однако Вязников еще не мог примириться с крахом, словно полученный заряд энергии от взлелеянной надежды по инерции толкал и толкал его вперед. Но ему никак не удавалось порушить долгое и трудное молчание Полухина. И лишь на другой день тот позвонил и сказал:
— Поспешили мы с тобой, Виктор Николаевич. Лес — дело нужное, и забывать о нем нельзя. Только это отдаленная перспектива. Правы в обкоме: сейчас главное — хлеб, очень много хлеба! Но идею не хороним, в любом случае надо помнить о ней. Я переговорю с каждым руководителем хозяйства по этому поводу. Может, изыщем собственные ресурсы, не сразу, постепенно, а лес на целине вырастим обязательно!