— Эх, море, море... Здесь тоже море, сухопутное…
Поддерживал разговор радист, а сам сноровисто настраивал радиостанцию. Пока наладилась связь с совхозом, пока за Фроловым сбегали, Вязников бегло просмотрел свежие радиограммы. В строчках и цифрах ощущалась напряженная жизнь и дела тысяч людей, занятых подготовкой новой битвы за хлеб. В степь безостановочным потоком шла техника, стройматериалы‚ продовольствие, одежда. Прибывали очередные партии новоселов. Вязников взял кипу бумаг, и ему показалось, что его руки всемогущи и держат бесчисленное множество нитей: потянет он за любую, и на другом конце, где-то в самой степной глухомани, отзовется человек. Эти далекие люди виделись Вязникову в общем-то безликой массой, которую надо направлять и которая без него, Вязникова, может забрести к черту на рога.
Фролов был добродушен и смешлив, видно, только что плотно поужинал:
— Как, Федор Павлович, с десяток гектаров пустишь под пары, для пробы?
— А мне не жалко, у меня их больше тридцати тысяч. Найдем, Виктор Николаевич, а не найдем, так персонально для тебя... ха-ха... вспашем!
Начало было положено. Жаль, Глушаков не отозвался. «Ладно, на днях попытаюсь связаться снова». Мимоходом он вспомнил, что вызвал в райцентр Лепилина: «Ничего не попишешь, не поддержали нас с лесом, — как бы оправдываясь, размышлял Вязников. — Придется ему вернуться. Кстати, займется у себя парами».
Подумал так Вязников и сразу забыл о нем, ведь тот из числа тех многих тысяч людей, затерявшихся в степи, ниточки от которых он чувствовал в руках.
...Немало бед может накликать такой человек, получивший реальную власть, большую ли, маленькую, но власть. И не теми результатами, к которым приведет деятельность, движимая его честолюбием, его фанатической уверенностью в благе рожденных им идей, а тем, что ломает он судьбы людей, зависящих от его деяний, ибо пройдет время, спадет угар слов и горячечного воображения, тот человек станет проповедовать и манить к другим, более ослепительным горизонтам; он — на коне, он — пророк, за ним — власть.
А те люди, поверившие ему, не смогут пойти за ним, ибо дело, на которое их позвали, не отпускает от себя, и не бросят его, хотя и прозреют, что не так, не с того бока взялись за него; что положили годы, а иной раз и сами жизни — понапрасну...
Тем временем отозвалась радиостанция глушаковского совхоза. Костя сердился и кричал в микрофон:
— Ты что, Толяма, плохо меня слышишь? Записывай метеосообщение: «Снег, сильный ветер...» Оглох? Двадцать раз повторять?.. Позови к микрофону директора! Что?..
Радист ошалевшими глазами смотрел на микрофон.
— Случилось что? — поинтересовался Вязников.
— Да нет, — радист перевел дыхание, — послал он меня куда подальше... Ну, я ему при встрече устрою выволочку!
Вязников усмехнулся. Выйдя на улицу, он полной грудью вдохнул свежий воздух, и сжало все внутри — до того густо заморожен воздух, словно проглотил пригоршню сухих колючих льдинок. Это взбодрило его, и он уверенно и споро зашагал в приезжую.
Глава шестая
Ранние огни поселка померцали в окне и скрылись после поворота на развилке дорог: одна из них вела в райцентр, а другая — в глушь степи, к совхозным отделениям на сто километров, а дальше ничего нет, пустота, безлюдье и дикие табуны лошадей.
По ровной степи трактор шел плавно, но фонарь под потолком все же покачивался, и его тусклый свет скользил от двери к оконцу, поочередно погружая в темень углы домика.
Незнакомец, чуть было не отставший, замешкался с поклажей — выглядывал, где бы пристроиться в тесном помещении. Димка Пирожков подвинулся, освобождая место:
— Присаживайтесь сюда...
— Вот и ладненько, тут и расположимся, спасибо, сынок, уважил, — незнакомец силился затолкать поклажу под лавку, но без особого успеха, ведь полно там кизяка. — Угораздило нашвырять навозу... Не пройдешь, не продыхнешь!
Потапов попытался прервать его ворчание:
— Не шуми понапрасну, в пути кизяк важнее, чем твое барахло. А когда часть сожжем — вот и засунешь мешок...
— Эвона, когда сожжешь! А пока топчи, топчи? Кабы твой был — по-иному запел, а тоже — барахло, барахло!
— Ну и ну! — удивился Потапов. — С таким говоруном лучше не связываться.
— Ты и не связывайся. Езжай куда хочешь, с кем хошь, другим не мешай...
— Хватит собачиться! — директор из своего угла урезонил спорщиков. — Люди спозаранку встали, дайте им поспать.
От властного ли голоса директора, а может, надоело пререкаться, но незнакомец утихомирился, правда, побурчал еще — чуть слышно, невнятно — и попросил Димку Пирожкова: