У всех разыгрался аппетит: Томка подсела к столу, Любочка устроилась на коленях у бабки. А та сама припомнила, что еще не ела сегодня. Корову-то она подоила и прилегла отдохнуть, а поесть попозже собиралась.
Желтая рассыпчатая каша таяла во рту, жевать ее не надо, хорошо это бабке — зубов-то почти не осталось, посгнили и выпали, одни корни торчат.
С ощущением сытости бабку Анну сморило в сон. Она заклевала носом над миской, да завозилась Любочка, схватила кашу в горсть и запихала в рот — битком набила, перемазалась вся. Сашка ложкой стукнул ее по затылку и, подражая отцу, солидно сказал: «У тебя что, отнимут?» Любочка заплакала, широко раскрывая рот, полный каши.
Пока утихомирила их бабка, пока перемыла посуду и убралась на столе, времечка пролетело порядочно. Глянула она на будильник: «Куда Нюрка пропала? Вдруг заблудилась по бурану, хоть и день на дворе, а все ж лихой буран».
Присела бабка Анна к окну, внучатки рядышком занялись своими дитячьими делами. Сашка мастерил из газеты голубей и пускал по комнате. Томка выставила игрушечный столовый прибор и с серьезным видом кормила куклу и медвежонка. А Любочка таскала на веревочке тележку, та задевала за крохотный столик и стульчик, они падали, и Томка сердилась, отгоняла сестренку. Поревет, поревет Любочка и перестанет, пять примется за бесконечную, для посторонних вроде бы и бессмысленную игру — ходить с тележкой кругом Томки с ее хозяйством.
Бабка Анна то Сашку одернет, то на девочек прикрикнет и не заметила, как темное пятно промелькнуло за окном, лишь услышала — заскрипела входная дверь: «Нюрка заявилась!» Да, пришла Нюрка. Заметенная, залепленная снегом с головы до пят, на лице — ледяная корка, и только в щелочках отвердевших ресниц угадывались глаза. Она стояла на пороге, прислонившись к косяку, стояла неподвижно, и под валенками сначала закапало, а потом образовалась лужица.
Попервости и бабка, и ребятня, озадаченные ее видом, молча ждали. Затянулось оно, томительное ожидание. Что-то тоненькое, жалобное — как печальный свист сурка на закате — засвербило у бабки Анны в груди. Это истончалась и рвалась слабая надежда, запрятавшаяся глубоко-глубоко, вроде и не было ее совсем, но лишь сейчас, с последними остаточками веры, поняла бабка Анна, без Нюркиных слов, — привалилось лихолетье. А пережить его надо, не для себя — для внучат.
Вскинулась бабка Анна, захлопотала вокруг невестки:
— Да ты разденься, разденься! Ишь обметелило и захолонило... — она сняла с нее платок и полушубок и потащила в комнату.
Идет Нюрка, словно сонная; лицо мокрое от растаявшего снега — мимоходом бабка Анна вытерла его полотенцем. Усадила она невестку за стол, затеребила ее, чтобы вывести из оцепенения:
— Сказывай — уехали, а, уехали? — хотя и догадалась обо всем.
Из застывших Нюркиных глаз выкатились крупные слезы. Разлепила она губы и обреченно сказала:
— Уехали...
— Ну пусть уехали, небось тепло им в домике, нипочем буран не одолеет.
— Главный инженер на радиостанцию подался. Попробует связаться со Смайловкой и Камышовкой. По времени они уже должны их проехать, а может, остановились там...
— Забежит сказать-то?
— Обещался...
За разговором вроде бы отошла Нюрка, осмысленным взглядом обозрела свое жилище, признала и свекровь, и детей; ожила в ней привычная домовитость; засуетилась по хозяйству — пеленки и ползунки споласкивать, поросятам варево мешать в ведре, полы мыть. Но видимая эта деловитость, все валится из рук у Нюрки, возьмется за что-нибудь и застынет — невидяще смотрит в одну точку. Бабка Анна, занимаясь с внучатами, зорко следила за ней — уж такая огневая и непонятная она, Нюрка, не знаешь, что и отчебучит в следующую минуту.
После обеда заявился Аверычев: долго топотил ногами на терраске, сбивая снег, а потом мялся на пороге, глядя в пол.
— Присаживайся, присаживайся! — приглашала бабка Анна. — Может, отобедаешь?
Нюрка, укладывавшая меньшенькую спать, так и замерла, прижимая к груди одеяльце, тискала его и тискала побелевшими пальцами.
— Да я в столовой перекусил, — Аверычев не поднимал глаз, запнулся на секунду и выдавил глухо, будто подвел итог чему-то, и слова его, упавшие в тишине на свежевымытый пол, не раскатились по углам-подпольям, а так и остались лежать у порога валунами-горюнами — не обойти, не сдвинуть их с места:
— Через Смайловку и Камышовку трактор не проходил...
Пронзительно ойкнула Нюрка и повалилась лицом вниз на кровать: смяла кружевные накидки, кусала подушку и исходила приглушенным стоном.
— Искать надо, по степи искать! — наступала бабка Анна на Аверычева. — Тракторов сколько понагнали, машин сколько понавезли, ужель не найдут?