Запел человек бессловесную песню — мычал закрытым ртом, а в груди билась торжествующая мелодия, разливавшаяся по его телу, — оно наполнялось легкостью и вместе с мелодией парило над пустошью. Зорким взглядом виделось человеку, что полна степь жизнью, которая приходит и уходит, но никогда не кончается. По весне расцветет, зазеленеет равнина: безбрежными волнами поплывет ковыль, вылезут на солнышко отощавшие за зиму сурки, и сказочный конь Тулпар упруго прокопытит сквозь терпкий запах, по-над мелкими весенними озерками. Откуда-то из-за горизонта донесется гул — от глухого топота задрожит земля. По степи пронесется гривастое облако: дикие кони, чуть-чуть касаясь ковыля, распластаются в неудержимом беге. Человек направит Тулпара к табуну, изготовив длинную палку с петлей на конце. Быстрое движение руки — и петля обхватит шею ближнего серого красавца. Тулпар вздыбится, тормозя бег дикаря, а петля сдавит тому горло, и он заржет хрипло, негодующе. О сколько упрямства прозвучит в его рыке! Никто никогда не смел встать дикарю на пути, а тут что-то острое врежется в горло и будет душить. Он подымется на дыбы, кинется из стороны в сторону, залягается; будет делать все, чтобы освободиться от ненавистной веревки. Но удержит аркан твердая рука. Тулпар и человек сольются в единое целое: на малейшее движение дикаря отзовутся так быстро, что не удастся тому перехитрить их. Ослабит человек аркан, и серый красавец помчится по степи, а Тулпар, пристроившись немного сзади, не отстанет.
Распахнется строгая земля ширью — не обойдешь, не изъездишь, даже взглядом не объять! А там, куда мчатся заарканенный дикарь и Тулпар, колышется в мареве Джетыгара, как будто добродушно хохочет, держась за бока, далекий исполин-батыр, любовно обозревающий владения, оберегаемые его надежной и справедливой рукой.
Стремительный полет, резкий запах конского пота, ржанье и бешеный стук копыт — это жизнь! В ней нет начала и нет конца: счастливый миг, ради которого стоило появиться на строгой земле.
Свободное падение
На заводском дворе пусто. Жухлая пыльная листва молоденьких лип сонно поникла. Никита не думал столь рано застать кого-либо в цехе. Он толкнул железную дверь — тугая пружина сопротивлялась напору; в дальнем углу негромко работал станок. Непривычно было идти в гулком безлюдном помещении, но скоро завертятся тысячи деталей, заполнят пустоту движением и шумом.
По-хозяйски шел парень мимо притихших станков: он может подойти к любой махине и нажатием кнопки оживить ее — заворочаются шестерни и валики, хитроумно цепляясь друг за друга. А пока они мирно отдыхали. Никита протянул руку, провел ладонью по станине полуавтомата, будто мимолетно приласкал, и ощутил, как ответное тепло пригрело пальцы.
Впереди маячила знакомая кепка с замасленным козырьком: Кабалин чуть отодвинулся от суппорта, резец неторопливо вил с поверхности заготовки гибкую стальную пружину с синеватым отливом. Никита издали понаблюдал за бригадиром.
Кабалин выключил самоход, быстро вставил ключ и разжал кулачки патрона, подхватил правой рукой обработанный снаружи эксцентрик, положил в ящик и сразу же установил новую заготовку; ни суеты, ни спешки — точно выверенные приемы.
Заметив Никиту, бригадир остановил станок, смахнул щеткой стружку со станины, вытер ветошью руки:
— У тебя нынче запарка намечается. Я подмог малость. Дома скука — Клавка-то еще в роддоме... Давай приступай.
Войти в ритм удалось с ходу; тело отлично помнило очередность движений: взять заготовку, зажать в патроне, подвести резец, включить самоход — ничто не отвлекало Никиту от работы.
Цех ожил как-то разом: самые причудливые звуки слились в привычный гул, лишь порой прорезался пронзительный визг фрезы. Завязалась всегдашняя круговерть — со своими законами и порядками. Никита осмотрелся, помахал рукой ребятам из бригады, улыбнулся табельщице Вале, когда она сердито отчитала: «Почему пропуск не сдал? Я за тобой бегать не буду, вот поставлю прогул!»
Перед обеденным перерывом забарахлило в коробке передач: самоход включался не сразу — громыхало и постукивало, каретка двигалась рывками. Бригадир, заметив суету парня, крикнул: «Скапутился?» Никита огорченно кивнул головой. Кабалин выругался нелестно по адресу ремонтников, спохватившись, дернул козырек кепки на лоб, грудью навалился на тумбочку. Мусоля огрызок карандаша, он черкал в потрепанной тетрадке.
— Топай к мастеру, скажи ему — мы в обед сработаем задел по твоей операции, — у бригадира сузились глаза. — Пусть механик побыстрее пришлет слесарей, а то я ему устрою веселую жизнь!