Парень покорно шел, сжимая ее крепкую ладошку, и от волнения вспотел: никогда еще Люся не разговаривала с ним так — требовательно, с надеждой, будто он единственный, к кому можно обратиться за помощью в трудную минуту. «Что, если я ее обниму и поцелую?» — вдруг подумал он, и ему стало жарко, душно, во рту пересохло. Никита резко высвободил руку, со страхом посмотрел на девушку — хорошо, что темно и она ни о чем не может догадаться! Скрыться бы...
— Вот здесь, — Люся подвела парня к овощной палатке. — Гляди.
Согнувшись, так что голова очутилась между колен, на земле сидел Ленька Горенкин. Никита толкнул его в плечо — тот мягко повалился.
Ни слова не говоря, Никита ухватил Леньку под мышки и поволок через шоссе. Раза два он передыхал, пока не дотащил грузное податливое тело до водопроводной колонки. Уложив Леньку лицом вниз в желоб для стока, Никита нажал на рукоятку: сильная струя воды ударила пьяному в затылок — вода потекла за шиворот. Горенкин шевельнулся, зафыркал, встал на четвереньки.
— Но-но, спокойно, не дрыгайся! — прикрикнул Никита.
Ленька подставил рот под струю, захлебнулся, чихнул; пил жадно, натужно, аж скорчило; он икнул, прохрипел:
— Нутро горит...
— Вылечишься! — съязвил Никита, выключил колонку. — Ну, поднимайся!
Ленька пополз, уперся лбом в заборчик, помедлил, соображая; вдруг взвыл: «А-а-а, гады!» Вскочил, затряс штакетник, оторвав палку, замахнулся:
— Прибью!
— Попробуй ударь! — Люся храбро встала перед ним — звонкий голос сорвался: — Скажу Вале — она тебе такую взбучку устроит...
Горенкина качнуло, он привалился к заборчику и замер; Люся тронула его за рукав рубашки:
— Иди спать, Леня. Хочешь, мы с Никитой проводим до общежития?
Отшвырнув палку, Горенкин глухо сказал:
— Нельзя туда...
— Где же ты будешь спать? — растерялась Люся.
Никита понял — нужно что-то предпринять, а всему причиной Люся. Он хотел и завтра, и послезавтра видеть ее снова, и еще долго-долго...
Решение отыскалось неожиданно:
— Пошли, Ленька, к нам. В сарае переспишь.
— Правильно! — Люся захлопала в ладоши.
Никита плелся сзади — он завидовал Горенкину: конечно, к тому все девчонки льнут, хоть бы кто-нибудь так переживал за него. Нет, не кто-нибудь, а именно Люся. Не дай бог, про сегодняшний случай узнает Валя! Чего к ней, такой длинноногой, приклеился Ленька? Нескладная, тощая, косы носит — не хочет прическу делать; правда, она симпатичная, особенно брови — густые, черные.
Люся, повиснув на руке Горенкина, тараторила — уговаривала, просила; тот тяжело переставлял ноги, иногда, сопротивляясь, останавливался, но она тащила его вперед.
Дверь в сарае открыта, внутри при свете керосиновой лампы отчим сучил варом дратву — наладился ремонтировать Нюркины сандалеты.
— Эк тебя! — оглядев Леньку, удивился он. — Ну-кась, присаживайся на верстак, а ты, Никит, погуляй пока с девушкой.
— Почему вы нас гоните? — возмутилась Люся. — Мы же его товарищи!
— Ишь любопытная... Марш отсюда, покуда не позову, и прикройте дверь — мужской разговор предстоит!
Вызвездило. Тонкий ломтик луны еле светил — вокруг него небо блеклое. Поселок засыпал, гасли окна. Фонарь на столбе болтался — дул слабый ветерок, и желтый овал света скользил взад-вперед по песочной яме, огороженной досками: в ней слепленные ребятишками башни, горки, пещеры и валялся вверх колесами забытый оранжевый игрушечный автомобиль.
Люся зябко съежилась. Никита снял куртку и накинул ей на спину. Руки непроизвольно задержались на плечах — она легонько прижалась к его груди, и он прямо перед глазами увидел на шее завитушки светлых прядей; волосы пахли ромашкой, видно, их недавно мыли; беззащитная, доверчивая — все было так ново и пленительно для него... Никита затаил дыхание, боясь шелохнуться.
— Я сегодня не занималась, — прошептала Люся. — Не могу его видеть и слышать. Приходит, как хозяин, со мной шутит! Но я же вижу, что это... ложь! Скорей бы получить диплом...
— А дальше? — спросил Никита, сообразив, о ком завела она разговор.
— Уеду к отцу в Омск...
— Мать одну оставишь?
Люся быстро отстранилась:
— Для нее будет лучше! Ты не лезь в чужие дела, как-нибудь сама разберусь!
— Может, все устроится? — настаивал Никита.
— Не хочу, не хочу! — Люся застучала кулачками по лавке.
— Я ж по-дружески...
— Эй, молодые люди! — позвал из сарая отчим.
Девушка поднялась первой, скинула куртку на колени Никиты, вызывающе тряхнула головой и пошла — гордая, независимая, отчужденная. Он упрекал себя за неуклюжесть, за неумение поддержать беседу: что-то надо было сделать не так, по-другому, а как — не знал! Он обидел ее. Не очень-то Люся в нем нуждается, да и что в нем привлекательного? «Я докажу! — словно спорил с ней Никита. — Окончу техникум, поступлю в институт...»