Около сквера Никита пристроился к потоку людей; хлопали двери заводской проходной, заляпанной объявлениями о собраниях и лекциях. Вахтеры почти не смотрели в пропуска — ведь идут все знакомые...
Ребят из бригады Никита догнал возле склада. Петька лениво поздоровался. Он закинул пиджак через плечо и придерживал его пальцем за вешалку, Генка — худощавый, верткий, макушкой едва достающий до подбородка друга, забегал то вперед, то сбоку Петьки, наскакивал, кипел негодованием:
— Дуб, бык, чучело огородное! Ишь идет, хоть бы хны, хоть бы слово сказал!
Петька сквозь зубы цыкнул слюной далеко в сторону:
— За дело Леньке морду набили, пусть не дебоширит!
— Эх ты... Где ему теперь жить?
— Где хочет, на заводе не работает!
— Ух и твердолобый ты, Петька...
Они свернули в проход между корпусами, переждали, пока по подвесному монорельсу пройдут вагонетки с отливками.
Железная лестница гудела от множества ног, Никита провел ладонью по перилам и измазался солидолом — кто-то успел, забывшись, схватиться грязной рукавицей. Генка, идя сзади, бушевал:
— На бюро обсудим, поймешь, как кулакам волю давать!
Кое-где в цехе урчали станки, но их робкий рокот еще не заполнил пролеты; позвякивали заготовки, сгружаемые подсобниками с электрокаров в тару.
Чем ближе участок, тем все больше удивлялся парень, — станок, на котором он вчера обтачивал шкивы, работал, и кто-то высокий склонился над суппортом. «Горенкин!» — опознал Никита.
Ленька поправил прядь волос, прилипшую ко лбу, — взгляд его напряженный, тревожный, словно он чего-то боится.
— Мастер сказал, чтобы мы вдвоем шкивы точили. Я — внутренний диаметр, ты — наружный.
Никита подошел к соседнему станку, прикинул — нужно поставить решетку для ног.
— Я твоим инструментом попользовался. Кладовка откроется — свой получу.
— Ладно, чего уж, — смирился Никита.
Подсобники пригромыхали с тележкой. Дядя Матвей огорошил прибауткой:
— Печем пироги? Жарено-варено, репкой заправлено, луком присыпано, редькой утыкано, ешь — не хочу! Никак, Леха? Ай да гусь лапчатый, вернулся? А я-то кумекаю, чтой-то наш диспетчер сёдня смирный! Вона где гвоздь-то загнут — Леха вернулся!
— Не балабонь, — прервал расходившегося подсобника Шандабылов, который со слесарями привез приспособление. — Вот сюда установите склиз.
Никита еле поспевал за Горенкиным: хватал разогретую деталь со склиза, укреплял на оправке, включал самоход, выверял размер, укладывал проточенный шкив в ларь — и движения повторялись снова; лишь в тот момент, когда резец полз по поверхности отливки, немного передыхал. Монотонность утомляла, и пропадала радость, которая жила в нем сначала: Никита посматривал на электрические часы, висевшие на колонне напротив, и с нетерпением ждал сигнала сирены.
Едва раздался ее вой, он выключил станок и устало поплелся в раздевалку за бутербродами; облюбовав место в красном уголке, развернул сверток; даже любимые творожные ватрушки сжевал без аппетита.
Красный уголок заполнялся: на едина вытащили теннисный стол, натянули сетку, и замелькал белый шарик — резались навылет, двое на двое; очередники, чтобы не мешать, жались по стенам; на невысокой сцене пожилые рабочие дубасили в домино; девчонки шушукались в углу.
Подбежал встревоженный Горенкин:
— Я в отдел кадров заходил, а там говорят — приезжала милиция, и твоего отчима забрали...
— Что?!
Никита перехватил мастера у двери конторки:
— Отчима милиция забрала! Отпустите разузнать…
— Ты, случаем, не того? — Шандабылов покрутил пальцем у виска. — Кто сказал?
— Горенкин слышал в отделе кадров.
— Вот это да... Ну-ка, мигом!
Наскоро умывшись и переодевшись, Никита поспешил в проходную. Окна сапожной мастерской закрыты ставнями, дверь заперта. В парикмахерской разговорчивая уборщица высыпала:
— Безногого? Как же, я белье из прачечной принесла — простыни, наволочки, салфетки. А машина с полоской тут и прикатила, милиционер с наганом, сурьезный; народишко любопытный околачивается. Посадили Пашку-то — и тю-тю!
— Куда?
— В канбинат, в контору...
Пересекая шоссе, Никита чуть не угодил под самосвал. Шофер открыл дверцу кабины и помянул недобрым словом его родственников. Никита перелез через низенькую ограду на зеленый газон — так короче путь; на углу улицы осмотрелся — на той стороне дом, в котором левое крыло первого этажа занимает контора комбината бытового обслуживания. Почти вплотную с каменными ступенями высокого крыльца — милицейская машина.
У кабинета директора сотрудницы сторожко подслушивали, что происходит за дверью. Толстая кассирша тетя Люба — у нее Никита иногда получал зарплату за отчима — признала парня. Женщины разошлись по своим столам за перегородку, тетя Люба подглядывала в окошечко кассы.