Но тут все воздвигавшееся им изо дня в день блестящее будущее развалилось, точно сахарная башня от удара волны прибоя, – осталась лишь кучка обломков.
Он машинально повернулся и, ничего не видя, совершенно разбитый поплелся домой.
Едва он переступил порог, как семеро учеников принялись хором громко твердить урок. Чэнь вздрогнул, будто у него над ухом прозвенел гонг. Головы мальчишек с торчащими косичками замелькали перед ним, расплылись по комнате и принялись танцевать вместе с черными кругами. Чэнь присел, а ученики, которых привели па вечерние занятия, исподтишка за ним наблюдали. Тогда, немного помедлив, он с тоскою сказал:
– Ступайте!
Дети кое-как сложили свои книги и. сунув свертки под мышку, выскользнули, будто струйки дыма. А перед Чэнем все еще танцевали мальчишечьи головы и черные круги, они то сливались так, что их уже нельзя было различить, то выстраивались причудливыми рядами и, постепенно уменьшаясь, обволакивались каким-то туманом.
– Ну вот! И на этот раз все кончено! – Эти слова так отчетливо прозвучали над ухом, что Чэнь даже подскочил от испуга. Он обернулся, но никого не обнаружил. Снова ему послышался удар гонга, но теперь он уже сам прошептал:
– Ну вот! И на этот раз все кончено!
Резким движением вскинув руку, он принялся считать, загибая пальцы… одиннадцать, двенадцать… считая с нынешним годом – шестнадцать раз. Но в конце концов так и не нашлось экзаменатора, который разбирался бы в сочинениях. Слепые они, все равно что глаза без зрачков. II жалкие! Чэнь невольно хихикнул. Но тут же возмутился и, рывком вытащив из свертка переписанное набело сочинение с экзаменационным билетом, пошел к выходу. Однако у самых дверей в лицо ему ударил яркий дневной свет, и он вдруг подумал, что все станут над ним смеяться, даже куры. В висках у него бешено застучало, и он, весь съежившись, вернулся в комнату.
Чэнь снова сел, глаза его лихорадочно блестели. Перед ним, словно в тумане, мелькали какие-то предметы, – то были обломки его развалившегося, как сахарная башня, будущего. И эти обломки загораживали перед ним все пути.
В других семьях давно уже погасили очаги, перемыли чашки и палочки, а Чэнь даже не подумал приготовить себе ужин. Живший здесь мелкий люд по опыту прежних лет знал, что с окончанием ежегодных экзаменов, после того как вывесят списки, в глазах у Чэня появляется особый блеск, и тогда лучше поменьше судачить о чужих делах и пораньше запереть двери.
Сначала смолкли голоса, затем погасли огни. Осталась только лупа, которая медленно всходила на холодном ночном небе. Чэнь отпер двери и вышел.
На темно-синем, точно море, своде, появились легкие облака, такие же расплывчатые, как след па воде, когда в ней полощут меловую кисть. Луна, облившая Чэня волнами холодных лучей, казалась только что отполированным металлическим зеркалом, она пронизала все его тело загадочным светом и отбросила на него свою тень.
Чэнь походил по двору. Все кругом уже стихло, и в глазах у него прояснилось. Но тут покой его был нарушен. У самого уха отчетливо прозвучал торопливый шепот:
– Нагнись вправо, нагнись влево…
Встревоженный, он прислушался, склонив голову.
– Нагнись вправо! – повторил тот же голос, уже громче.
Тут он вспомнил летние ночи, которые проводил с бабушкой в этом дворе, полном прохлады. В те времена дом еще не пришел в упадок. Он, тогда десятилетний мальчик, укладывался на плетеный из бамбука диван, а бабушка садилась рядом, рассказывала ему интересные сказки и предания. Как-то она поведала ему о том, что слышала еще от своей бабушки.
Предки рода Чэнь, говорила та, были очень богаты, и именно из этой комнаты пошло начало их рода.
Деды и прадеды закопали несметное количество серебра, и какому-нибудь удачливому потомку, может быть, посчастливится его отыскать. Но пока такой еще не появился. Место, где закопан клад, было обозначено в следующей загадке:
Над этой-то загадкой и ломал себе голову Чэнь. Но, увы, каждый раз, когда ему казалось, что он нашел разгадку, обнаруживалась ошибка.
Однажды Чэнь с полной уверенностью определил, что клад зарыт под тем домом, который снимала семья Тан, но не осмелился начать там раскопки. А некоторое время спустя решил, что снова ошибся.
Следы раскопок в доме, где жил он сам, говорили о припадках раздражения, случавшихся с ним после провалов на экзаменах. Раскаиваясь, он сам потом стыдился на них смотреть.
Вот и сегодня металлический блеск искушал Чэня и что-то нежно ему внушал: не то поторопиться, не то подождать, пока случайно не найдутся точные приметы. Чэнь не выдержал и, обернувшись, заглянул в дом.
Там, колеблясь, словно круглый шелковый веер, мерцал металлический блеск.
– И все же он здесь! – воскликнул Чэнь и, точно лев, прыгнул в комнату. Но стоило ему перешагнуть порог, как блеск исчез. Позеленевшие стены запущенного дома да несколько покосившихся столов для занятий скрылись в темноте. Разочарованный, Чэнь продолжал стоять, стараясь сосредоточиться. Но тут из-под письменного стола у восточной стены снова появился металлический блеск. Он стал светлее и чище горящей серы, нежнее утренней дымки.
Чэнь выскочил за дверь. В поисках заступа он наткнулся на какую-то черную тень, испугался и в смятении зажег светильник. Заступ стоял на своем обычном месте. Отодвинув стол, Чэнь одним духом поднял четыре больших квадратных кирпича и присел на корточки – внизу, как всегда, оказался чисто-желтый мелкий песок. Засучив рукава, Чэнь стал его выгребать, пока не показалась земля. Рыл он с большой осторожностью, стараясь не шуметь. Но кого он мог обмануть? Глухие удары тяжелого заступа гулко разносились в ночной тишине.