Она закрыла глаза — так было лучше.
Ее потряхивало. Ей казалось, что она сидит не в самолете, а в крытых санях и едет в пургу. Ветер ревет. Откуда-то доносится звон.
И снова завозился, завизжал, заплакал у нее на коленях щенок.
«Может, его укачало, — подумала она. — На сколько же времени хватит бензина? Кажется, на четыре часа. А потом?»
Она посмотрела в иллюминатор. Вверху и внизу был туман. Нельзя было определить, что внизу: остров, материк или море.
Она взглянула на часы. Жаль, что остановились. Она бы знала, сколько еще у них осталось времени.
— Умнее всего, — сказала она, — было бы уснуть.
Она закрыла глаза. Может даже, она и спала. Она открыла глаза. Перед ней стоял летчик. Мотор не гудел.
— Идемте, идемте, — торопил ее летчик, — пока обед еще не остыл.
— Оха? — спросила Нина.
— Нет, зачем? — летчик улыбнулся. — В Охе не пришлось. В Николаевске пообедаем и поужинаем. Завтракать будем в Охе.
— Я не хочу ужинать, — сказала Нина и рассмеялась. — Я хочу завтракать.
Нина вышла и увидела уже знакомый николаевский аэропорт, красное здание Института народов Севера, Амур и пароход призрачный, облепленный туманом, тот самый, на котором она сюда приехала.
Их встретили начальник аэропорта, жена начальника и радист, улыбающиеся и встревоженные.
Нина ела жареную кету и пила какао, которое отдавало рыбой.
— Бедная моя пассажирка, — сказал летчик. — Настрадалась? Туманище-то был такой, что вам не удалось посмотреть Сахалин. В своем роде слепой полет, только без приборов.
Утром вылетели снова. Залив был как чаша. На воде лежали облака — остатки вчерашнего тумана.
Снова плавни, снова песчаные, извилистые островки. Нине все казалось давно знакомым.
Самолет быстро прошел над тайгой. Показались нефтяные вышки, деревянные домики и длинные железные дома.
— Оха! — крикнула Нина.
Оха была словно на кончике ее пальцев. На них, на самолет, на Нину смотрели жители всей Охи.
И вот дома, все больше и больше, под Ниной деревья, залив Уркт, по бокам самолета уже шумит вода, самолет летит по заливу.
В пригороде Дамир Нине навстречу попался рыжий старик. Поравнявшись с Ниной, он крикнул ей весело:
— С приездом! — крикнул он ей. — Могла и не приезжать. Мы таких, как ты, лепим из глины.
Нина расхохоталась.
— Здравствуйте, — сказала она и протянула руку.
— Здороваешься? — удивился старик. — Ты мне кто такая? Дочь, что ли? Извини, ну, здравствуй, здравствуй, дочка.
Глава вторая
Нина поселилась у дяди Антона, у того самого рыжего пьяного старика, у первого встречного.
— Извиняюсь, — сказал дядя Антон, — нет, уж мы вскипятим самоварчик.
— Мне довольно и чайника.
— Старушка! — крикнул старик.
Из комнаты вышла заспанная чистенькая старушка.
— Познакомьтесь. Извиняюсь.
Дед Антон был знатным бурильщиком, героем дня, о нем ежедневно писала охинская газета «Сахалинский нефтяник». Нина бросила чемодан, сунула дяде Антону щенка и побежала.
Оха! Так вот она какая — Оха!
Жизнь была густая в этом городе. Небо Охи было низкое. А море было так высоко, казалось, что оно над землей, и везде прорывался пар и стлался над землей, над домами и над тайгой. Земля была жирная. А речка Оха была вся в нефтяных пятнах.
И Нина в тот же день знала, что где, обежала всю Оху. И к вечеру у нее было уже много знакомых. Одни звали ее ехать с собой на полуостров Шмидта сегодня же — уходил катер, другие советовали ехать в Катангли через три дня, туда идет «Глубовик» — кавасаки, третьи приглашали ее ужинать, послушать патефон, четвертые… Но всех не перечтешь.
Вечером Нина никуда не пошла, а села у окна, чтобы написать несколько писем. Одному знакомому она написала письмо, в котором посмеялась над ним. Пусть он больше не присылает таких дурацких телеграмм. Подруге она описала свой полет. Студенту-поэту послала пейзаж «Оха вечером из окна комнаты дяди Антона».
«Полукруглая гора, — писала она. — Лес, небо светло-синее, вечернее, бледно-розоватое. На небе одинокое темно-синее облако. Синее смешивается, входит в розовое. Нежное небо Севера. Лес в полукруге низкий, темно-зеленый.
Дома высокие, узкие, как в американском фильме о дальнем Западе. Ни одного забора! Налево и направо бараки с окнами, похожими на заплаты. Величественные уборные. Пни. Трубы. И вышки, темные, светлые нефтяные вышки.
Выбросьте этот протокол. Я хочу, чтобы вы написали стихи об Охе. Мне кажется, что я сама здесь буду писать стихи или что-нибудь вроде».