Техника структурного повтора сюжета первой части во второй подтверждает «живописный» характер «Дэзи Миллер»: повесть состоит как бы из двух «картин» с «выставки». В некоторых изданиях текст подразделяется на четыре главы (по две в каждой части). В нью-йоркское издание вошел переработанный вариант произведения, однако в данном случае изменения несущественны.
Широкое использование в оригинальном тексте Джеймса французских и итальянских слов (inconduite, rendezvous, têtes-a-têtes, amoroso etc.) показывает, что «центральное сознание» повести — Уинтерборн — часто не находит среди привычных для него понятий такого, которому соответствовали бы характер и поведение Дэзи (см. также вступительную статью).
Поворот винта
Несмотря на то что первое упоминание сюжета будущей повести относится к январю 1895 года, Джеймс приступил к работе над «Поворотом винта» только в октябре 1897 года, когда по поручению редакции журнала «Коллиер Уикли» к нему обратился Роберт Коллиер. Издатели, стремясь повысить престиж издания, решили напечатать в рождественском номере традиционную историю с привидениями, написанную признанным мастером. Тогда писатель обратился к собственной дневниковой записи, пересказывающей сюжет, услышанный в Рождество 1894 года от архиепископа Бенсона.
«Поворот винта» был задуман в жанре рассказа, но, как это часто случалось с другими джеймсовскими произведениями, и на этот раз повествование «вырвалось» за пределы малого жанра, не способного вместить сильно усложнившийся замысел писателя. Джеймс продиктовал повесть своему секретарю, и с января по апрель она публиковалась в 12 номерах. Текст сопровождался несколькими иллюстрациями, одна из которых была выполнена другом Джеймса Джоном Ла Фартом, а остальные — Эриком Пейпом.
Рукописный вариант повести не сохранился. Однако остались машинописные варианты. Орфография первых трех изданий «Поворота винта» свидетельствует о том, что все они основываются на одном и том же «машинописном тексте — том самом, что Джеймс отослал Коллиеру. Отправив в журнал один экземпляр, писатель оставил себе другой, который слегка изменил для первого британского, равно как и для первого американского издания в книжном формате. Таким образом, хотя в 1898 году повесть была издана трижды, существовало всего два ее варианта. В журнальном варианте текст разбит на пять частей и на 24 главы, печатавшихся по две в каждом номере. В книжном варианте («Поворот винта» был опубликован вместе с другим произведением под общим названием «Два волшебства») исчезло разделение на части, убрано имя мисс Джессел, сокращено окончание одной из глав, Флора сделана старше, более важная роль отведена гувернантке, атмосфере происходящего в усадьбе придана большая загадочность, усилен эффект неопределенности.
Однако наиболее значительная правка была сделана Джеймсом для 12 тома нью-йоркского собрания сочинений 1908 года. (Именно этот, последний вариант и был положен в основу русского перевода.) Акцент перенесен с действий гувернантки на ее реакции на события. Джеймс приподнимает завесу тайны над ее мыслями и переживаниями. Устранив запятые, автор вплотную приблизился к технике «потока сознания». Добавив в текст больше притяжательных местоимений «мой», «моя» и т. п. и заменив глаголы, выражающие конкретное чувственное восприятие (типа «увидела», «услышала», «заметила»), на менее определенные (вроде «подумала», «почувствовала», «почудилось», «показалось»), писатель добавляет неопределенности рассказу героини. Хотя изложение событий и ведется от первого лица так, что другие «точки зрения» «затемнены», такой способ повествования в данном случае не проясняет нам облика гувернантки и даже, напротив, его скрывает. В предисловии к 12 тому Джеймс пишет: «Наша молодая героиня, поверьте, дает точный и ясный отчет о многих поразительных извращениях и тайнах — этим я, впрочем, совсем не хочу сказать, что столь же очевидна их интерпретация, — это совсем не одно и то же, и, вынужден признаться, я не видел способа… изобразить ее иначе, например показать ее самовосприятие. Ее характер достаточно полно показан в той мере, в какой он отражает ее тревоги… Я дал ей «полномочия», а это довольно много; я не смог бы достичь и этого, если бы любой ценой стал стремиться к большему».
Ранние рецензии, как правило, отражали своего рода оторопь, вызванную темой повести. Так, многие критики высказывали сомнения, тревоги, а некоторые даже искреннее возмущение по поводу этической стороны сюжета, в особенности ввиду особого построения текста, вынуждающего читателя активно искать доказательства вины одной стороны и, следовательно, невиновности другой. Значимые «пустоты» повести, намеренное умолчание — ловушка, расставленная Джеймсом с целью увлечь читателя не только расследованием происходящих в повести событий, но и изучением анатомии самого текста. Так, обозреватель книжных новинок газеты «Индепендент», ничуть не подвергая сомнению мистическую версию, утверждал, что «Поворот винта» — самая чудовищная история из всего, что мы читали в литературе — старой и новой. Непостижимо, как мистер Джеймс осмелился избрать предметом изображения инфернальный разврат. <…> Этюд этот хотя и озаряет ярким светом гений мистера Джеймса, оставляет у читателя чувство невыразимого отвращения». Другой рецензент пришел к заключению, что мистер Джеймс «пребывает в странном состоянии духа. Почти все его рассказы недавнего времени тяготеют к ужасному, повествуя о зле и пороке». Еще один критик признавал, что «повесть мистера Джеймса не имеет ничего общего с банальными рассказами о привидениях; она намного превосходит последние как по замыслу, так и по мастерству. Сам по себе сюжет безусловно омерзителен». Но были и те, кто считал новую повесть Джеймса «жемчужиной», совершенным, законченным, незабываемым шедевром, его лучшим творением: ««Поворот винта» — такое точное и захватывающее исследование магии зла и подспудного влияния греха на души и умы, какого наша словесность не порождала со времен «Доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона».
В клетке
Повесть впервые напечатана в 1898 году и впоследствии помещена Джеймсом в 11 том нью-йоркского собрания сочинений. Предисловие проясняет замысел произведения: «Любая почтовая контора, в особенности маленькая контора, расположенная по соседству, в которой решается столь много наших повседневных дел, куда мы постоянно ходим с нашими нуждами, обязательствами, заботами и хлопотами, радостями и горестями, где испытывается наше терпение, где наши надежды оправдываются или рушатся, всегда, мне кажется, накапливает так много мелочей из лондонской жизни и столь многое может поведать из бесконечной истории огромного города, что, даже пробыв в ней совсем недолго, кажется, будто стоишь на сквозняке, под сильнейшим ветром человеческой комедии».
Повесть, выстроенная вокруг, на первый взгляд, вполне ничтожного сюжета, раскрывает одну из излюбленных тем писателя — сложность познания жизни. Инструментом познания в данном случае являются телеграммы, отсылаемые двумя лондонцами, леди Бредин и капитаном Эверардом, равно как и домыслы, которые строит на их счет главная героиня, скромная служащая, вынужденная дни напролет проводить в добровольном заточении в клетушке почтово-телеграфной конторы.
Писатель назвал повесть «экспериментальной». Этим термином пользуются и джеймсоведы для обозначения центрального периода его творчества — 1890-х годов, когда Джеймс испробовал немало новаторских повествовательных техник. Произведение демонстрирует постепенный отход писателя от «драматизированного» типа прозы — такого принципа построения, при котором «точка зрения» каждого героя, как «светильник», освещала лишь одну сторону происходящего, как, например, в романах «Что знала Мэйзи» или «Неуклюжий возраст». Постепенно внимание писателя все больше обращалось к герою-повествователю, чей характер и интеллект предопределяли то, что именно он способен воспринять. Персонаж такого типа, получивший у Джеймса название «воспринимающее сознание», должен был содействовать реалистичности описания, то есть, по замыслу писателя, не навязывать читателю готового мнения, а оставлять ему возможность самостоятельной объективной оценки. Джеймс признавался, что ему интересно не действие само по себе, а его отражение. Именно поэтому все, что мы видим в таких произведениях, как «В клетке», подается нам в «отраженном свете». Писатель намеренно ограничивает познавательные возможности главного героя. В результате вместо «двери, распахивающейся прямо в жизнь», нам предъявлен «экран», на который спроецированы вспомогательные «точки зрения». В данном произведении, как и в «Повороте винта», «экран», по существу, является зеркалом, отражающим не столько объективную, внешнюю по отношению к героине реальность, сколько ее восприятие, наблюдения и фантазии. Таким образом, Джеймс отодвигает на задний план традиционные художественные задачи — создание иллюзии и самоидентификации читателя с героем. Вместо этого писатель вовлекает нас в процесс рефлексии, анализа сознания центрального персонажа. На вопрос, почему Джеймс не награждает своих героев двойным преимуществом субъекта и объекта, писатель отвечал, что не поддается такому искушению, «ибо не готов жертвовать драгоценными нюансами». Конечно, в произведении, где только самовыражение рассказчика дает материал для гипотез и выводов, становится практически нереальным воссоздание истинной картины происходящего. Однако Джеймс прекрасно осознавал парадоксальность такого изображения.