— Добровольно с мамой в магазин ходят, а здесь — армия, понятно? — повысил голос капитан.
Солдат молчал.
— Рядовой Спичкин, я спрашиваю, понятно?
— Есть добровольно, товарищ капитан! — глухо ответил Спичкин.
— Стыдно! Мне за тебя стыдно! — отрубил капитан.
Спичкин поднял голову, испуганно смотрел на капитана, Артема, молчаливого шофера.
Неутомимый газик мчался обратно. В нем теперь — четверо. Впереди шофер и лейтенант, сзади — два добровольца. Шота Илиани и рядовой Спичкин. Он уныло смотрел на бросающуюся под колеса дорогу, потом спросил свана:
— Шота, а если немцы заметят?
— Не заметят, ночью пойдем.
— А сколько взрывчатки тащить?
— Сколько скажут…
— Лейтенант сказал, что на эту гору уже пробовали подниматься…
— Два раза пробовали, не вышло, — покачал головой сван.
Артем был мрачен. Его подбрасывало на продавленном сиденьи.
— Ничего не выйдет, — морщился Артем. — Три человека! За старика обидно, хоть бы две связки было!
— Будут две связки, — неожиданно сказал молчаливый шофер. — Я пойду, — и он облегченно вздохнул, словно подвел черту своим размышлениям.
— Брось! — махнул рукой Артем. — Мне альпинисты нужны.
— Баранов меня зовут, — глядя вперед, сказал шофер. — Вадим Баранов.
— Какой Баранов? Погоди… — Артем с недоверием и в то же время с нарастающей надеждой смотрел на него. — Мастер спорта Баранов, да?
— Да, я это, — шофер продолжал невозмутимо смотреть вперед.
— Это ты в тридцать шестом поднялся на Шах-Тау?
— Да, я это…
— Что за черт! Что ж ты раньше-то молчал?
— Думал, — усмехнулся Баранов. — Мальчишка вон не знает толком и то испугался…
Их резко подбросило. Артем боком навалился на шофера и как бы случайно обнял его за плечо, и впервые счастливо улыбнулся. Он и мечтать не мог, что у него в группе будет альпинист-профессионал. Да еще какой!
А шофер по-прежнему молча, сосредоточенно смотрел вперед.
У самой реки, перед палаткой трое альпинистов подбирали снаряжение. Артем проверял рюкзак, который набил Спичкин. Он безжалостно выбрасывал одну вещь за другой. Спичкин переминался перед ним, оправдывался:
— В горах ночью холодно… И есть хочется…
Артем в это время вынул две консервные банки, одну отложил в сторону.
— Сам начальник снабжения выдал… — упавшим голосом сказал Спичкин.
— Банка тушенки — это триста граммов взрывчатки. Жрать будет некогда, понятно?
— Понятно… — нехотя протянул Спичкин. — Будем питаться кузнечиками.
— Отставить шуточки! — повысил голос Артем и посмотрел на Шота Илиани. — Все рюкзаки проверю лично!
У походного госпиталя стоял газик. В моторе копались двое — Баранов и пожилой солдат с обвислыми светлыми усами.
— Зажигание все время барахлит, — говорил Баранов. — И фильтры почисти…
— Один черт, взорвать придется, — пробурчал пожилой солдат.
— Взорвать и дурак может, — спокойно сказал Баранов. — Можно и просто — с обрыва… А ты спрячь. Загони куда-нибудь за скалы — век не найдут. Только место заметь. Что мы, фрицев на всю жизнь, что ли, в долину пустим? — Баранов поднялся от мотора, продолжал: — А так машина хорошая, трудяга. Держи ключи, — он протянул пожилому солдату ключи от зажигания.
А сам тем временем направился к госпиталю.
Три длинных брезентовых барака стояли параллельно друг другу. И еще несколько палаток вокруг. Там — операционные, там — врачи и медсестры.
Баранов вошел в барак. На койках и просто на тюфяках на полу лежали раненые. Какой-то солдат, прыгая на одной ноге, перебирался на койку к товарищу. А тот уже расставлял шахматы на доске.
Кое-кто тихо, вполголоса переговаривался, но большинство лежали неподвижно, уставив бледные, бескровные лица в потолок.
Баранов прошел меж коек, остановился у самой крайней. Лежавший на ней боец спал. Осунувшееся, изможденное лицо покрыто бисеринками пота, голова и грудь перебинтованы.
Баранов молча стоял над ним и смотрел. Подошла медсестра, высокая, красивая женщина лет тридцати.
— Первый раз нормально спит… — полушепотом сказала она. — Вы-то как себя чувствуете?
— Нормально, — усмехнулся Баранов. — Вожу начальство.
А раненый вдруг что-то почувствовал, повернул голову, открыл глаза.
— Вадим… — он слабо улыбнулся.
Баранов присел на койку, на самый краешек, скупо улыбнулся в ответ:
— Как дела?
— Худо… Видно, не поднимусь, — раненый снова попытался улыбнуться.