Наконец, когда оба выговорились, Румянцев спросил:
— А кто из ребят вам больше понравился, Василий Игнатьевич?
Малахов чуть было не сказал «Бурицкий», но вовремя удержался и назвал кого-то из нападающих и вратаря.
— А центральный защитник не понравился, что ли? — спросил Румянцев недоверчиво.
— Он тоже ничего, — кивнул Малахов. Он нагнулся к тарелке и сразу поперхнулся горячим супным паром. Откашлявшись, начал быстро и сосредоточенно есть.
— А мы считаем Бурицкого лучшим. Номер один, — сказал Румянцев.
— Сегодня он играл как никогда, — сказал помощник. — Просто классно. Просто исключительно сегодня играл.
Наклонившись к Малахову, Румянцев сказал вполголоса:
— Вот он сидит, через два стола.
— Я его помню, — сказал Малахов.
Он посмотрел и увидел Бурицкого, сидевшего к нему спиной. Бурицкий сидел не поворачивая головы. В его напряженно вытянутой прямой спине было что-то фальшивое. Наверное, он знал, что сзади сидит Малахов.
Румянцев и его помощник уже пообедали, но не вставали из-за стола. Им очень нравилось разговаривать с Малаховым, и, главное, они были убеждены в том, что он всецело на их стороне. Они делились с ним своими заботами, советовались по разным серьезным и пустяковым делам, выпытывали у него футбольные сплетни. Он был человеком из высшего мира, в который они мечтали попасть. А Малахов испытывал нестерпимое чувство неловкости, разговаривая с этими простыми ребятами, которые слушали его с таким жадным вниманием и так преданно верили каждому его слову.
Наконец они простились и ушли. У них были билеты в кино. Футболисты ушли еще раньше. Выпив стакан крепкого чая с пирожным и расплатившись, Малахов посидел некоторое время один за пустым столиком. Без четверти восемь он поднялся. Он вспомнил совет Семена и зашел в буфет. Малахов водки не пил и из всех вин предпочитал полусладкое шампанское, но этого вина в буфете не оказалось, и Малахов купил портвейн «Три семерки» и попросил завернуть несколько бутербродов.
Подымаясь в лифте, Малахов с беспокойством вспомнил об инженере. Ему не хотелось, чтобы инженер присутствовал при его разговоре с Бурицким. «Придется зайти в спальню, — подумал он. — В крайнем случае можно в ванной перекинуться».
В номере было темно, и у Малахова отлегло от сердца. Он зажег настольную лампу в гостиной, снял пиджак и лег на диван, положив ноги на валик. Внезапно он почувствовал всю сокрушительную усталость этого длинного дня. Может быть, из-за усталости так испортилось настроение? Ведь все шло как нельзя лучше: он ловко сумел назначить Бурицкому свидание, и Бурицкий обещал прийти, и Белогорск проиграл. И никто из этих бедняг не догадывается, зачем он здесь. Все прекрасно. Оказывается, не такой уж он неспособный в этих делах. Просто ловкач…
Раздался негромкий стук в дверь. Малахов взглянул на часы: было ровно восемь.
— Здравствуйте, Василий Игнатьевич, — сказал Бурицкий, скромно и почтительно стоя на два шага от двери.
«Имя-отчество разузнал, — мелькнуло у Малахова. — Хороший признак».
— А-а!.. Здоров, здоров! — громко сказал он. — Заходи, брат…
Малахов распахнул дверь и жестом пригласил Бурицкого в комнату. Сели к столу. Бурицкий был свежевыбрит, его курчавые волосы влажно блестели, кожа на лице лоснилась, и от него шел мощный запах тройного одеколона. У него был вид жениха, пришедшего с воскресным визитом.
— Что, Володя, расстроился? — спросил Малахов, улыбаясь.
— Ясно, Василий Игнатьевич. Отдали игру по дурочке, — по-детски обиженно проговорил Бурицкий. — Главное, я его за полметра от штрафной снес…
— Считаешь, неправильный был пенальти?
— Ясно неправильный!
— Ну ничего! В Белогорске вы их накажете.
Бурицкий кивнул, но как-то не очень уверенно. Его круглые ярко-синие глаза смотрели на Малахова выжидательно. Малахов вынул из тумбочки бутылку портвейна и поставил на стол.
— Не откажешься?
— Спасибо. Я вообще не пью, — сказал Бурицкий, краснея.
— Ну-ну! Я понимаю, спортсмену пить не положено. Но это ведь дамский напиток — можно по баночке.
Бурицкий взял бутылку жилистой смуглой рукой, повертел, разглядывая этикетку, и осторожно поставил на место.
— Честное слово, не пью, Василий Игнатьевич.
— Понятно, понятно…
Малахов налил два стакана и выложил на тарелку бутерброды.