‹1 февраля 1901 г.›
6
Когда б вся кровь моя вот так же уплыла,
Как и слова! Когда бы жизнь моя
Исчезла так же вдруг, как исчезает
Вечерний свет!… И кто меня поставил
На страже посреди руин и грусти?
Кто обязал меня, чтоб на земле я
Будила мертвых, тешила живых
Калейдоскопом радостей и горя?
Кто гордость мне вложил вот в это сердце?
Кто даровал отваги меч двуострый?
Кто взять велел святую орифламму
Мечтаний, песен, непокорных дум?
Кто приказал мне: не бросай оружья,
Не отступай, не падай, не томись?
Зачем должна я слушаться приказа?
Зачем уйти не смею с поля чести
Иль, наконец, упасть на меч свой грудью?
II что мне не дает промолвить просто:
«Да, ты, судьба, сильней,- я покоряюсь».
Зачем при мысли о таких словах
Сжимаю я незримое оружье,
А в сердце зреют кличи боевые?…
‹6 июля 1901 г. Кимполунг›
7
Как тяжело идти мне той дорогой
Широкой, битой, пылью сплошь покрытой,
Где люди мне напоминают стадо,
Где нет цветов, где не растет бурьян!
Зовет и манит издали вершина,
Что так пылает золотым пожаром!
Там, на высотах, непреодолимо
Я жажду знамя красное поставить.
Где сам орел гнезда не смеет свить!
Меня влечет горячее желанье
Пойти туда песками и кустами
И там послушать горной чащи гомон,
И заглянуть в таинственную бездну,
И с быстрыми потоками поспорить,
И между льдов пробиться самоцветных,
И эхо песней разбудить в горах!
Проводником пускай мне служит знамя,
Пускай поддержит на дороге скользкой,
Пока меня не выведет к вершине,
Преодолев свирепый горный ветер.
Когда ж меня на полдороге встретит
Лавина тяжкая, судьбой обрушась
На голову мою,- я упаду,
Как на постель, на белый свет нагорный.
Пусть обо мне колокола не плачут,
Пускай поет лишь вольный, звонкий ветер.
Пускай метель веселая кружится
И звезды снежные вокруг роятся
И поцелуями холодными закроют
Мне пылкие доверчивые очи…
‹16 августа 1901 г.›
8
Зачем я не могу взлететь к высотам,
Туда, к вершинам ясным, золотым,
Туда, где тучка под луной сияет?
Я видела, как тучка та рождалась,
Как из потока звонкого возникла
Туманом белым, чуть заметным паром,
Как поплыла неслышно над водою,
Глубокими оврагами, все выше,
И тихо поднялась, с трудом как будто,
И устремилась вверх. Она цеплялась
За зеленеющие гребни сосен
И за уступы оголенной кручи,
За шалаши пастушьи, там, на склонах,
Как человек, что, силы напрягая,
Взойти стремится на гору. И вышла,
И улыбнулась месяцу с вершины,
И так стояла девушкою светлой -
И засияла легкой и прозрачной,
Как ясная мечта. Кто в ней узнает
Ту влажную безрадостную тучу,
Что двигалась так тяжко по долине?…
Ой, горы, горы, золотые кручи!
И отчего я к вам так порываюсь?
И отчего люблю вас так печально?
Ужели мне не суждено подняться
На ваши заповедные высоты?
Когда мне мощных крыльев не дано,
Чтоб я могла туда взлететь орлицей,
Туда, на высочайшие вершины,-
То жажду я пролить потоки слез,
Горячих слез, безудержных, внезапных,
Что рвутся из глубин сокрытых сердца
Источником живительной воды.
Пускай из них душа моя восстанет
И с мукою тяжелой устремится
На ту вершину, что сияет вечно
И кажется глазам издалека
Такой же неприступной, как и горы,
К которым я взлетаю лишь мечтою.
Тогда, быть может, дух мой, словно тучка,
На высоте внезапно изменился б,
Нагорным, чистым светом озаренный.
‹4 августа 1901 г. Буркут›
ИЗ ЦИКЛА «МГНОВЕНИЯ»
* * *
Талого снега платочки раскиданы…
Реденький дождик да неба свинец,
В робкой траве первоцветы чуть видные,
Это весна, это счастья венец!
Небо глубокое, солнце лучистое,
Пурпур и золото вялых ветвей,
Поздние розы, все в росах, душистые –
Осени вестники… Может, моей?
Что ж, не страшусь я прихода осеннего,
Радует душного лета конец;
Лишь не напомнили б часа весеннего
Реденький дождик да неба свинец.
‹11 августа 1900 г.›
* * *
Гей, пойду в зеленые я горы,
Где шумит сосновый бор, как море,
Понесу туда я свое горе,
Кину его в горные просторы.
Я свою кручину На сосну закину,
В бор пущу свою тоску я -
Пусть найдет другую.
‹19 июня 1901 г. Кимполунг›
* * *
Туча, дождь, а радуга дугою.
Что же это, девушка, с тобою?
Пашешь горе, сеешь грусть-кручину…
Перестань! что толку, сиротина?
Те поля не рутой Порастут густой,
А отравой лютой,
Горем да бедой.
Пусть тебя печаль бы окружала,
Знай свою пшеницу бы ты жала,
А в пшенице маки с васильками
Меж колосьев пестрели-мелькали.
Заняла полоску -
Жни, не отставай,
А нагрянет туча -
Дела не бросай.
‹12 августа 1901 г. Буркут›
* * *
Ой, как будто не печалюсь, все же я не рада,
Что-то смутно-неприютно, на сердце досада.
Я откину ту досаду прочь на бездорожье,
А она взошла, красуясь, словно мак над рожью;
А я мак тот посрываю да сплету веночек,
Кину красный тот веночек в быстрый ручеечек:
Плыви, плыви, мой веночек, до самого моря,
Если буря не утопит, не избуду горя.
Ой; не утопила буря красный тот веночек,
От него ж волна морская покраснела очень.
Горька вода в синем море, горько ее пить;
Как бы мне свою досаду в море утопить?
‹20 августа 1901 г. Буркут›
* * *
Ой, пойду я в бор дремучий, где сосна сухая,
Разожгу костер высокий – пусть заполыхает!
Загорелась, запылала елка смоляная,
И горит моя досада, как хвоя сухая.
И огонь разбушевался, и досада вторит,
Рассыпает, словно звезды, искры на просторе.
Упадет, сверкая, искра звездочкой падучей,
Да как раз вонзится прямо в сердце, неминуче!…
Ну, лежи, досада, в сердце, если так уж вышло,
Буду я тебя баюкать, колыхать чуть слышно.
И прижмешься ты к сердечку, как дитя родное,
В колыбели теплой сердца будешь век со мною.
От толчка горячей крови колыбель качнется,
Спи, дитя, и днем и ночью, пока сердце бьется!…