В стороне пруда раздается резкий, громкий, тревожный звук. Совершенно такой же, как в конце предыдущей картины. Оба невольно привстали, напряженно вслушиваясь.
В е р е с о в (задохнувшись). Моторка!
М и к и ш е в (после секунды молчания, успокаивающе). Откуда ж зимой? Это мотоциклет.
Звук удалился, заглох, растаял.
В е р е с о в (снимает ушанку, вытирает лоб). Фу, а я-то…
М и к и ш е в (живо). А я? Тоже в момент голова сработала! Как хлыстом: война! Опять все сначала!..
В е р е с о в (овладев собой, встает со скамьи). Я зайду к тебе завтра, Микишев. (Достал Витино письмо, протянул ему.) Возьми.
М и к и ш е в (тоже поднялся). Спасибо. (Повертел в дрожащих пальцах этот смятый треугольник. Прячет его.) Так. Спасибо. Значит, до утра…
Снова слышен нарастающий звук мотоцикла без глушителя.
(Быстро всматривается между деревьями.) Так и есть! Тишка Ченцов гоняет на трофейном… А попробуй запрети. Герой войны!
З а н а в е с.
1959—1962
ЭШЕЛОН ВЕРНУЛСЯ
Блокадная повесть
На столе передо мной книга в светло-коричневом переплете со множеством фотографий: «Ю. М. Юрьев. Записки». Прекрасные воспоминания большого актера о своей жизни в искусстве. На титульном листе стоит дата: «15 сентября 1941 года». Что же это за день? При каких обстоятельствах появилась эта надпись?
15 сентября. Ровно неделя, как Ленинград подвергается массированным воздушным налетам, проще говоря — многочасовой бомбежке. Помню, в первый день со мной произошло почти чаплиновское приключение. Уже смеркалось, когда я ехал в кузове военного грузовика, прислонясь к кабине, а напротив меня, у задней стенки машины, примостились четыре немца. Пленные. Их надо доставить с фронта в разведотдел армии, — меня просили за ними присмотреть. Я начинающий военкор ТАСС, личное оружие мне пока не выдано (если не считать пустой кобуры), немцы, правда, тоже безоружны, зато на дне грузовика навалом лежат винтовки, разумеется не заряженные, но почему-то с примкнутыми штыками. Шоссе изрыто воронками, и винтовки, скрежеща и звеня, ездят между мной и немцами по дну кузова.
— Воздух! — раздался привычный истошный крик.
Мы дружно задрали головы. Ого, это совсем не то, к чему мы уже привыкли: не штурмовик, не разведчик, а, как показалось мне, — чуть не сотня немецких бомбардировщиков и истребителей направлялись в сторону Ленинграда. В ту минуту я не мог полностью осознать весь зловещий смысл этого факта, у меня возникли свои частные волнения. Полагалось, заслышав предостерегающий возглас, выскочить из машины и залечь в кювет или, еще лучше, где-нибудь подальше от дороги. Машина остановилась, шофер и сидевший рядом с ним в кабине боец молниеносно выскочили, а я в нерешительности глядел на пленных: можно ли позволить им покинуть машину? Но немцы отлично поняли ситуацию, опрометью попрыгали наземь и, отбежав, залегли. Я вылез, снедаемый беспокойством: как я их соберу обратно?!