В этот благоприятный день, вернувшись из комитета, генерал Бетанкур счастливо прогуливался в своем саду на Фонтанке. Было жарко, жена с замечательно умными дочерьми жила за городом на даче, генерал находился совершенно один в саду, и уже одно это доставляло ему удовольствие. В саду было подвешено восемь испанских гамаков, и, выбрав один из них, генерал лег вздремнуть до обеда. Но не успел он закрыть глаза, как заметил идущего к нему по аллее модно одетого молодого незнакомца, белобрысого, полнощекого и учтиво кланяющегося еще издали.
Приблизившись и принося извинения за самовольные поиски генерала в саду, незнакомец отрекомендовался Августом Монферраном, только что приехавшим из Парижа.
— Монферран? — как бы заинтересованно переспросил генерал, борясь с дремотой. — Это ваша фамилия? Насколько я помню, во Франции есть лицей Монферран?
Молодой человек почтительно отвечал, что память генералу не изменила, во Франции действительно существует лицей Монферран, и что он как раз там обучался и, посвятив себя после художественной деятельности, принял имя лицея, тогда как настоящее его имя Август Рикар. Молодой человек затем подал Бетанкуру письмо.
Письмо было написано старинным приятелем Бетанкура, знаменитым парижским механиком и часовщиком Брегетом. Брегет просил Бетанкура устроить подателя сего письма на какую-либо петербургскую службу с исполнением обязанностей архитектурного рисовальщика.
Глаза генерала непреодолимо слипались, но, к счастью, письмо оказалось не особенно длинным, и, прочитав его, Бетанкур сказал шутливо:
— Хорошо, я подумаю о вас во сне.
Монферран не знал, что ответить. Тогда Бетанкур повторил, отвалившись поудобнее и уже откровенно закрывая глаза:
— Мой друг, будьте уверены, во сне я позабочусь о вас еще лучше, чем наяву… Итак, до завтра…
С этим двусмысленным обещанием на устах генерал отошел ко сну, захрапев в ту же секунду, как произнес последнее слово.
Заранее приготовившись к долгому и любезному разговору с приятелем своего парижского покровителя, Монферран был шокирован, почти оскорблен этим внезапным сном. Простояв с минуту подле мирно покачивающегося огрузшего гамака, Монферран наконец стряхнул с себя растерянность и решил использовать некоторые выгоды своего положения.
«Пока этот тюфяк спит, я смогу хорошенько изучить его лицо», — решил молодой француз, не в шутку считавший себя отличным физиономистом. Мстительно усмехаясь, он не менее десяти минут вглядывался в лицо спящего Бетанкура и с удовлетворением отмечал, что это смуглое стареющее лицо дышит благородством, а потому он, Монферран, может быть спокоен за свое ближайшее будущее: Бетанкур непременно исполнит просьбу Брегета. Однако это вовсе не означало, что Монферран должен чувствовать себя глубоко обязанным Бетанкуру. За что? Быть может, игра не стоит свеч.
На другой день, явившись к Бетанкуру, Монферран был принят им в деловом кабинете. От вчерашней садовой шутливости и сонливости не осталось следа. Строго официально генерал объявил Монферрану:
— Сударь! Я беру вас на службу к себе в комитет, предварительно назначив вам испытательный ценз до двух месяцев.
Погодя он прибавил несколько мягче и даже как бы доверительным тоном:
— Вы приехали в благоприятное для вас время. Прошлой зимой я бы мог вас устроить, пожалуй, лишь на фарфоровый завод рисовальщиком, а для вас это было бы незаманчивой службой, не правда ли?
— О, я был бы и в этом случае бесконечно благодарен генералу! — скромно ответил молодой архитектор, а про себя подумал: «Прошлой зимой я был отлично осведомлен о том, что вы временно впали в немилость, генерал. Спрашивается, зачем бы я к вам поехал?»
После ближайшего воскресенья Монферран приступил к исполнению обязанностей архитектурного рисовальщика. Бетанкур, вначале не возлагавший на него особенных надежд, скоро был вынужден составить о нем более положительное мнение. Монферран оказался не только хорошим рисовальщиком, но и проектировал недурно, и Бетанкур поручил ему для пробы (вне конкурса «настоящих» архитекторов) набросать вчерне проект перестройки Исаакиевского собора. Собор этот, построенный еще при Екатерине и Павле, не нравился своим видом государю и к тому же начал разрушаться из-за неправильной осадки стен и сводов.
Монферран нарисовал двадцать четыре рисунка, представлявшие вид будущего собора в различных вкусах. Тут все можно было найти: китайский, индийский, готический, византийский стиль, стиль эпохи Возрождения и, разумеется, чисто греческую архитектуру древнейших и новых памятников.