— Скоро родится новый день, — сказал Оська вслух. Подвесил огонь и подвинул на тагане котел с чаем. Настрогал сырого мяса, поел сочной строганины, приободрился. «Ничего, промну себе Новую Тропу. Промну. И жена будет и дети будут. Будет жизнь… И буду я хозяином новой тайги».
— Слышь, господин огонь, разве тунгус не ладно думает? — подкармливая костер толстыми поленьями, спрашивает Оська.
«Сколько же людей на этой гриве? — подумал он. — Уйти так, — скажут, что спужался сосунка».
Самагир старательно прочистил ружье. Зарядил самодельными пулями пустые гильзы.
— Спытают, сволочи, Антохино ружье. Узнают черные мыши, как оно бьет! — грозился Самагир.
Спрятав понягу и лыжи в задымленной пещере, Оська отправился к месту вчерашней встречи.
Саженей через двести он увидел соктоя. Зверь сделал огромный прыжок и скрылся в кедраче.
— Злой дух гонял тебя ночью… Зачем меня пужал! — ругает Оська оленя.
Самагир идет своим вчерашним следом. Ствол берданки хищно смотрит вперед. Снова, как и вчера, заныло сердце.
— Это от безлюдья. Ищи, волк, стаю… Худо одному, — говорит себе Оська.
Потянуло к гриве, где курчавился дымок. Там люди. По ближней поляне разбрелись коровы, которых сгонял на водопой вчерашний пастушонок.
Оська зорко огляделся кругом и начал осторожно подкрадываться к пастушку. Присмотрелся.
«То верно, что бурятенок, лет пятнадцать ему», — заключил Оська.
Овчинная шуба покрыта синей китайской делембой[27]. Пестрый кушак с охотничьим ножом. Через плечо перекинута обрезанная винтовка-пятизарядка.
«Грозно оборужён. Попробуй такого взять на испуг, ничего не выйдет: пристрелит», — подумал Самагир.
Напоив скотину, пастушок погнал стадо к скрытому в сосняке жилью.
— Шамана не надо, гадать нечего, все и так понятно: здесь живут худые люди… Схоронились от мира, оборужены добрыми винтовками, — шепчет Оська.
Он снова взглянул на пастушка: «Отправить бы тебя в землю предков, чтоб не палил в каждого прохожего».
Вспомнил вчерашнее. Обозлился. Стал целиться.
— Уж пугну его, — бормочет Самагир, — а на выстрел выскочат мужики. С теми будет разговор мужской. Однако ладно будет.
Оська снова вскинул винтовку: «Надо так выстрелить, чтоб пуля сбила красную кисточку с островерхой шапки пастушонка. Пусть знают, каков стрелок Оська Самагир».
Но тут как назло на того паренька навалилось веселье, он начал прыгать вокруг белого бычка, толкать его плечом.
Оська с досады плюнул, прислонил к дереву ружье и закурил трубку. А когда снова взглянул в сторону луга, его лицо расплылось в улыбке. По лугу, брыкаясь, носился бычок и изо всех сил старался сбросить седока.
На душе потеплело. Оська вспомнил свое детство. Вот так же и он играл с бычками, скакал на них. «То было давно… Пастушил у купца Синицына, — вспомнил он. — Строгий был хозяин. Ух!»
…Лет десять было тогда ему. Увез его к себе купец Синицын, обещал обучить грамоте. За год до того Оськин отец попал под обвал, и пришлось Оське жить у дядя Кенки. Дяде-то было на руку отпустить Оську. Пять голодных ртов в чуме. Останется четыре. Все легче. Обучится Оська грамоте или нет, лишь бы в брюхе у парня было не пусто.
Русским языком Оська овладел быстро. Было у кого учиться. Оська жил в одном доме с купеческими кучерами, кухарками. С раннего утра до вечерних сумерек горластые бабы кричали ему: «Эй, наколи дров!», «Эй, притащи воды!», «Вынеси помои!» Мужики научили парнишку побойчее отвечать кухаркам. И после хохотали… А вот одолеть грамоту Оська никак не смог. Купец дал было ему букварь, тетрадку и карандаш, даже наказал приказчику Ромке Серому обучить тунгусенка грамоте. По вечерам Оська усаживался за сырой, пахнущий рыбными отходами стол и-весь вечер повторял одно и то же: «а-а-а-а…» или б-б-б-б…»
Оська бубнил по букварю, а Ромка дулся с мужиками в карты.
Разве такую муку стерпишь? Оська поплелся к купцу, сунул ему растрепанный букварь, сказал: «Оське книга ничего не баит. Все молчит и молчит. А пошто так? Однако голова у меня плохая. Верно Ромка болтает: тунгусу грамота во вред. Глаза, говорит, пропадут, ноги ленивы будут, как станешь соболя промышлять? Верно, нам грамота во вред…»
Синицыну язык тунгусский, что родной. Переводчика не надо. Он громко и долго хохотал и все повторял: «Вот дурак, а? Тунгусу, говорит, грамота во вред». Посмотрел на Оську веселыми хмельными глазами и сказал: «Летом будешь пасти телят, а зимой возить сено. Харчами не обижу».
Пять лет пас Оська купчине скот. В лютые морозы возил сено. Теплую одежду купец не давал. «Без одежи жарко будет. Покидаешь вилами сено на воз, распаришься!»