Эх, мать честная! Только палец вот вывихнули да ухо треснуло. Один вцепился да зачем-то все крутил, собака. А так ничего, терпимо!
Афанасий, конечно, спрятался, тому обошлось…
К утру Иван задремал.
Приснилось ему произошедшее много лет назад. Сидит он у колхозного амбара с ружьем на коленях. Ночь осенняя. Ветер раскачивает деревья, шуршит соломой. И вдруг — бах! — чем-то тяжелым по голове… Видит Иван — Минька Салин. Известный в районе вор, подкулачник.
«Эх, живодерье отродье! Не выйдет! Ух!»
Рванулся всем телом, вскочил на ноги. Бах!.. Из его же ружья…
Иван проснулся и, приподнявшись, прислушался. Был выстрел или не было? Только приснилось? Коровы зашевелились, тревожно смотрели все в сторону, Афанасий тоже поднялся.
Рассветало. По лесу еще было сумеречно, а небо над головой синело, как вода в полевом колодце.
— Вроде стрельнули? — спросил Иван.
— Стрельнули. Где-то близко.
Иван обошел стадо, осмотрел.
— Ты тут приготовь чего поесть, а я в деревню сбегаю, проведаю, — сказал Афанасию.
— Ладно.
— Да гляди тут…
— А и уйдет которая, так что. Другие по полстада растеряли.
— То другие. А то — мы.
— Своя шкура дороже. Вон кругом стреляют. А ты прешь, как ошалелый.
— Ты, Афанасий, давно по сопатке не получал. Тебе скучно, наверно, стало. Да и я давно не веселился.
— Ладно. Иди уж! Начальник нашелся!
Отряхивая с веток росу, напрямик через ольшаник, по травостою, Иван круто зашагал к деревне. Трюх, трюх… На большаке ревели машины. «Может, подвезут», — подумал Иван, торопясь.
Он уже совсем близко подбежал к дороге, взглянул и остолбенел.
— Никак немцы? Мать честная!
Он увидел солдат в незнакомой форме, сидящих на машинах. Они! И, пригнувшись, Иван бросился от дороги.
Позади что-то крикнули и почти одновременно выстрелили. Он упал. Земля брызнула справа и слева. Сорвало кепку.
— Эх, была не была! — Иван вскочил и рухнул под ольховый куст. Из-под него — в другой. Дальше, дальше.
Пули цокали рядом, срубали листья и ветки. А он бежал.
Он бежал, когда уже перестали стрелять, бежал до тех пор, пока не перехватило дыхание. Лег на сырой болотный мох, прижался к нему лицом, приник. От мха пахло плесенью. Пахло грибами. По-обычному, по-лесному. Как всегда.
— Да что ж это, а? Как зайца гнали! Стреляли! У меня дома! — недоуменно сказал Иван. — Да что ж это вы, сволочи! Как зайца! Ах ты мать честная!
Чуть не заплакал от обиды и злости Ребров. Полежав, поматюгавшись, он поднялся и пошел. Отыскал рощу, где ночевали накануне, собрал стадо, звал Афанасия. Но так и не дозвался. Убег Афанасий.
— Ну что ж, один пойду! — сказал Иван. — Проберусь, а ты драпай, сукин сын. Я не побегу.
С наступлением темноты Иван поднял стадо.
Он спешил. Шел всю ночь и весь следующий день. Обходил стороной попадавшиеся на пути деревеньки. Несколько раз пересекал шоссейные дороги. А потом вступил в настоящий дремучий лес. Трава здесь не росла, под заплесневелыми ветками елок было сумеречно. Вода и болотная грязь чавкали под ногами. И казалось, этому лесу не будет конца. И день шли, и два, и три. Все та же темень и трущобная глушь. Ни зверя не видно, ни птицы. Хотя бы дятел стукнул!
Голодные коровы истекли телом, останавливались, задирали головы и хрипло, протяжно мычали, роняя тягучую слюну, ложились, не слушались Ивана. И сам он устал, едва волочил опухшие в ступнях ноги. Потемнел, оброс рыжей, как прошлогодняя хвоя, бородой. Хлеба у Ивана не было, питался он молоком да лесной кислицей и от этого приболел.
«Вот и сам я вроде коровы стал. Весь лес лепешками закидал, и в пузе протоколы пишут, — думал Иван. — Ну, ничего, Ребров, со свистунком-то шибче бегать будешь. Двигай, двигай!»
В ночь совсем плохо стало Ивану. Тошнило. Все тело покрылось холодным потом. Кружилась голова.
Иван никак не мог согреться, пристроиться поудобнее где-нибудь, все было сырым и скользким. Перед рассветом уснул. Когда проснулся, был настоящий день. Лучи солнца, как белые длинные палки, навылет проткнули хвою. Иван вскочил, поняв, что проспал. Стадо ушло.
— Ах ты господи мой! — ужаснулся Иван. И, придерживая спадающие, ставшие широкими штаны, он почти побежал по следу.
Но как ни спешил, ни старался Иван, собрал он только часть стада. Самых отощавших коров. А позже увидел еще одну.
Сначала он услышал долгий и тягостный вздох, болезненный и гулкий. А потом слабое, тоскливое мычание. Забежав за ельник, Иван увидел рухнувшую в трясину корову. Она уже почти по хребет погрузилась в грязь и лежала, вытянув длинную шею. Мошкара тучей вилась над нею. Увидев Ивана, корова дрогнула, пытаясь подняться, промычала, и в ее больших розовых зрачках мелькнуло что-то, будто осмысленная просьба, надежда. Иван спустился к трясине, ухватился за коровью голову и потянул на себя. Корова дернулась, забилась, но трясина только плотнее обхватила ее, засасывая.