Это был смех убийцы её родителей…
Забыта боль в пятой точке — её вытеснила ярость. Траурной вуалью злость закрыла глаза.
Убийца там!
И Том там. А она снаружи.
— Держись, жирдяй! — крикнула детектив Джулиан.
Поскользнулась на слизи и разбила нос о ступеньку. Яркая вспышка перед глазами.
Боль?
Молния?
К черту всё. Сейчас нужно попасть внутрь и настигнуть хохотунчика. Арестовать этого смешливого мерзавца!
Дверь оказалась закрыта. Ручка настолько склизкая, словно её только что вытащили из болотного ила. Кулаки ударили в дверь. Капли дождя ударили по макушке. Сердце ударило в грудную клетку.
Дорога каждая секунда!
Неужели она потеряет и этого неуклюжего недотепу? Хоть он и толстый и крови в нем много, но долго он не продержится.
Раздался пронзительный крик! Такой можно услышать, когда кастрируют кота без наркоза. Неужели Тома тоже лишали мужской гордости?
Детектив Джулиан Лав недаром имела черные унты по борьбе нанайских мальчиков: бедра напружинились, икры превратились в камень. Толчок носками, и она взмыла свечкой над ненавистной дверью. Череда быстрых ударов сделала бы честь безумному барабанщику, а ведь она ударила ногами.
«По перрону рассыпали горох» — так она называла свой коронный удар. Ни один мясной шкаф, полный дерьма и перегара, не мог устоять перед бешеным вихрем. Не смогла этого сделать и дверь. Дверь взорвалась, как от динамитной шашки. Щепки разлетелись в стороны, а черный проем двери посмотрел на детектива беспросветной темнотой.
Верный фонарик на мобильном телефоне чуть отодвинул непроглядный мрак. Детектив Джулиан набрала в грудь воздуха и шагнула навстречу неизвестности.
Неизвестность пахнула сырым деревом и ладаном. Темнота старалась окутать шелковым покрывалом, увлечь, усыпить и успокоить навеки…
Снова раздался зловещий смех, а следом послышалось женское пение:
— Милый малыш, глазки закрой. Ну что ж ты не спишь, ведь я рядом с тобой. Вытяни шейку, открой кадык. Гроб нам с тобою будет впритык. Сделаем в нем мы тык-тык…
Звуки раздавались откуда-то сверху. Глаза детектива начали привыкать к темноте, и она рассмотрела старинную лестницу с широкими ступенями. На ступенях темнел старинный ковер. Он стал ещё темнее, когда на него наступил военный ботинок Джулиан.
Яркая вспышка сначала ослепила, и под сомкнутыми веками вспыхнули обжигающие круги. Как от световой гранаты. Девушка отпрыгнула назад и выставила перед собой пистолет. Если вам приходилось выходить из темного подвала на яркое солнышко, то вы поймете состояние детектива в этот момент.
Ничего не происходило. Девушка часто-часто моргала, чтобы глаза привыкли к яркому свету. Сверху слышался веселый женский смех. С таким звоном хрустальные бусы могут рассыпаться по мрачному надгробию.
Глаза привыкли к яркому свету, и проклятье срывалось с губ детектива. Насколько отвратен и кошмарен дом показался снаружи, настолько же прекрасен он был изнутри. Джулиан словно попала в гребаную сказку про Золушку.
Огромная люстра под расписным потолком светила ярче тысяч солнц. Лучи плескались в декоративном фонтане слева от величественной лестницы с рельефными перилами. Красная ковровая дорожка скользила по мраморным ступеням, золоченые статуи ангелочков по бокам заставляли забыть о непогоде за спиной.
На полу раскинулась причудливая мозаика, изображающая огромную розу, стебель которой начинается в фонтане, а сам бутон раскинулся в центре. По задрапированным алой тканью стенами расположились картины незнакомых красивых женщин и смазливых мужчин.
— Я ждал тебя, дитя мое, — раздался сверху голос и детектив инстинктивно выставила «Беретту» по направлению голоса.
— Не двигаться, еб твою мать! Иначе мозги вышибу! — рявкнула она и замерла.
Такого красивого мужчину она не видела даже по зомбоящику, а там каких только мучачо не показывали. Высокий, худощавый, кожа слегка отдавала болезненной белизной, словно он только что вылез из мешка с мукой. Черные волосы зачесаны назад, и спускались толстой косой на белоснежную рубашку с оборками. О высокие скулы можно порезаться, кроваво-красные губы изогнуты в снисходительной улыбке.
Но самым поразительным на его лице были глаза — черные как первородный грех и завлекающие, как мираж оазиса в жаркой пустыне.