Пар шел от земли и от воды, пар заволакивал невысокое небо, сквозь пар тускло светило расплывчатое солнце, проклятое мурманское солнце. Хорошо бы уехать сегодня же.
— Где здесь начальство?
Болотов остановился. Перед ним стоял невысокий мичман в распахнутой шинели. Засунув руки в карманы, он балансировал на рельсе и с интересом разглядывал Болотова.
— Что нужно?
— Начальство, штаб, высшее командование или еще что-нибудь.
Болотов повернулся и рукой показал на стоявший кормой «Глори». На нем красно-белой тряпкой висел флаг адмирала Кемпа.
— Вот оно, ваше начальство.
— Это не мое — это английское, — подумав, ответил мичман. — А где наше?
Болотов усмехнулся:
— Вы давно здесь?
— Четверть часа. Прибыл прямым вагоном из Питера.
Стало быть, один из спасителей родины. Стоит ли разговаривать? Но Болотов не утерпел:
— Что в Питере?
— В Питере? — переспросил мичман. — Весь Балтийский флот, и очень весело. Едят дохлых лошадей.
— Весь? Откуда?
— Откуда его вышибли — из Гельсинков. Теперь стоит у Николаевского моста и вместо службы занимается балтанцами... А как у вас? Говорят, налаженность?
Нет, надо идти в Колу. Говорить с любителем налаженности не о чем. Болотов двинулся вперед.
— Где же вышеупомянутое начальство?
Вышеупомянутое? Послать его, что ли, для смеха в Центромур?.. Однако сделать этого Болотов не успел. Собственной своей персоной Центромур подходил к разговаривавшим.
— Гришка? — Это был Плесецкий, и голос его звучал невесело. — Мы слыхали, что ты вернулся... Пойдем в штаб — доложишь о Т-23. Кстати, расскажешь, почему уехал с «Кокрэна».
Болотов расстегнул бушлат. Из внутреннего кармана вынул конвертик пергаментной бумаги, в котором хранил свой мандат. Вынул и отдал Плесецкому.
— Прощай!
Плесецкий побледнел. Больше делать ему было нечего.
— Знакомьтесь с начальством, — в последний раз взглянув на мичмана, сказал Болотов. Опустил голову и прошел между своими собеседниками. Теперь до самой Колы он не остановится. Теперь никто не сможет помешать, — он знает, что сделает в Коле. Но, снова взглянув вперед, прямо перед собой увидел Мокшеева. Огромного, с темным лицом и трясущейся нижней губой.
Чуть вправо и прямо. Молча, не смотря, не оборачиваясь, Болотов прошел мимо Мокшеева и всей спиной почувствовал, как тот смотрит ему вслед.
«Смотри, боров, смотри!»
— Не принимают! — с площадки пропищал скопец. Теперь он был настоящим евнухом и этим, видно, гордился. — Не принимают! — Попробовал захлопнуть дверь, но она вырвалась у него из рук. И хорошо, что вырвалась, иначе он вылетел бы в грязь.
Отведя скопца рукой, Болотов прошел в вагон. В коридоре были ящики консервов и сваленный как попало памятный домашний уют: диванные подушки и медвежьи шкуры. Людей не было.
— Нелли Владимировна! — негромко позвал Болотов.
Она появилась в одной из дверей, бледная, в голубом платье. Еще более воздушная, чем прежде. С удивлением Болотов заметил, что она сильно напудрена и закатывает глаза.
— Жорж! — вскрикнула она, хватаясь за дверь.— Это вы, Жорж?
— Да, это я,— вдруг сказал Болотов. Это было глупо, но он не мог удержаться. А теперь нельзя было даже поздороваться.
Нелли Владимировна комкала платок. Надо было начинать, но как начать — она не знала. Может быть, прямо?
— Жорж! Какой ужас! Иоанн нашел записку и стал безумным! Но я… разве можно было устоять против этой записки? Я согласна...
«Собирайте вещи!» — так должен был бы ответить Болотов, но он молчал. Он, конечно, не смел поверить своему счастью.
— Глупый! — в голосе ее звучала непривычная ласка. — Ведь я согласна. Я даже все приготовила. Даже сговорилась с английским консулом — он обещал переправить нас в Англию. В Англию, Жорж! Какое счастье! Ведь мы оба… мы оба… — Продолжать было невозможно. Как странно смотрел Жорж — точно поверх ее головы.
— Так, — сказал наконец Болотов. Повернулся и пошел к площадке.
Он шел очень медленно. Скучающим взглядом навстречу смотрел скопец, и нечем было дышать. После ветра, еще гудящего в голове, затхлая вонь вагона — неужели за ней он пришел сюда? Неужели за этой женщиной? Англия, какое счастье!
Но скопец внезапно исчез. Вместо него в дверях стоял Мокшеев.
— Вы крадете мою жену? — тихо спросил он.
— Я не краду вашей жены.