— Я тоже видал дураков... На руле: чуть лево. Так держать.
Комиссар рванулся вперед и схватился за кобуру.
— Застегни кобуру, комиссар! Револьвер промочишь — народное достояние. Сейберт говорит равнодушно и не оборачиваясь. — Стреляй, когда посажу. Сделай одолжение.
По борту буруны, а с носа бежит навстречу первая вешка. «Заговорил, стервец. Теперь поздно. Однако если посадит — сделаю одолжение: будет пуля в затылке»,— комиссар стиснул зубы и наклонился вперед.
Телеграф вдруг взбесился: «стоп», «полный назад», «стоп», «полный вперед». От заднего хода миноносец не успел остановиться, но сел кормой. С полного вперед прыгнул, как на трамплине подскочив на мягком грунте. Вешка уже по корме. Третья вешка — барьер взят.
— Ловко, — сказал представитель штаба. — Как лошадь.
Это были первые его слова за весь поход.
Комиссар шумно выдохнул воздух и ушел на другое крыло мостика. Потом вернулся и, остановившись позади Сейберта, резко за плечо повернул его лицом к себе:
— Думаешь, стрелял бы тебя?
— Определенно. Ты из прытких. — Сейберт отвечал весело и звонко. Он имел все основания веселиться. Комиссар усмехнулся:
— Не прытче тебя, пожалуй. Это верно, что пристрелил бы. Наверняка шел или на бога?
— На бога.
— Вот сволочь! — И комиссар протянул руку.
Берег был низкий, открытый и совершенно пустой.
— Товарищ Горбов, куда ваши белые девались? — Сейберт, с фуражкой на затылке, широко раздвинутыми локтями и биноклем вплотную к глазам, стоял на перекрытии ходовой рубки.
— Куда-то девались!— задрав бородку, крикнул представитель штаба. Позавчера были здесь. Их видела наша кавалерия.
Сейберт присел и легко соскочил на мостик.
— Какая такая кавалерия?
— Всякая, — улыбнулся Горбов. — Собрали разных лошадей и сели на них верхом. Я тоже попробовал, но мне не нравится. Эти лошади сверху ужасно узкие.
— Знаю, — вмешался комиссар. — Сам ездил.
— Правильно, — поддержал Сейберт. — Все мы ездили и мечтаем ездить. У моряков это обязательная страсть.
— Конные матросы прекрасны, как памятники, — серьезно заметил Горбов.
Сейберт хотел рассмеяться, но вдруг насторожился.
Рев, все время казавшийся ему ревом вентилятора, на самом деле был чем-то другим. Звук был выше и шел со стороны.
— Аэроплан! — крикнул комиссар. Аэроплан летел с носа. Серый сквозь серый дождь, он летел прямо навстречу и очень низко.
— Своих аэропланов у нас нет, — прищурившись, сказал Горбов. — Белые много летают, но сбрасывают только прокламации. Дурачье... Сейчас, наверное, то же будет.
Первая же «прокламация» легла в нескольких саженях от борта, глухо рванула и огромным всплеском захлестнула мостик. Две следующие разорвались с другого борта. На корме один раз глухо выстрелила винтовка, но аэроплан уже скрылся в мутном небе.
— Скотина, — сконфуженно отряхиваясь, пробормотал Горбов.
— Неплохая пропаганда, — отозвался Сейберт. — Артиллерист! Наладь взвод с винтовками. Все же лучше, чем ничего.
Но звук, постепенно сужаясь, ушел в высоту, и аэроплан не вернулся.
Если донки забьет песком, их непременно нужно чистить. Когда они разобраны — нечем питать котлы. Приходится прекращать пары.
Не найдя белых и засорив донки, «Достойный» стал у пристани с правого берега. Неприятель на правом берегу маловероятен, — можно несколько часов отстояться.
Все вместе обедали в кают-компании, и обед был налаженный.
Только Шаховской все время катал хлебные шарики и косился на артиллериста. Слишком раскормлен был артиллерист.
Подавал минер Красиков. За временной ненадобностью торпедных аппаратов команда назначила его вестовым в кают-компанию.
Со второй порцией супа он принес новость:
— Товарищ командир, кавалерия какая-то по берегу едет.
— Наверное, наши, — вставая, сказал Горбов и коркой хлеба обтер губы. Пойдем полюбуемся.
Все встали и пошли на мостик, потому что с мостика виднее.
Кавалерия двигалась развернутым строем по открытой поляне. Сперва не торопилась, но, приближаясь, прибавила ходу. Шла нестройно, но весело.
— Кустарные гусары, — улыбнулся Сейберт. — Фасон давят.
— Погоны! — не своим голосом крикнул Головачев и, огромным телом перебросившись через поручень, прыгнул вперед.
— Пулемет! — скомандовал Сейберт, но на третьем выстреле пулемет захлебнулся.
Пулеметы на судах — украшение. О них не думают. А теперь нужно наладить...