Се есть все, что я мог собрать о роде житья, выезду и одежде царских, а сие самое и показывает, какая простота во всем оном находилась.
Бояре и прочие чиновники по мере их состояния подобную же жизнь вели, стараясь притом, из почтения к царскому сану, никогда и к простому сему великолепию не приближаться. А более всего сохраняло от сластолюбия, что не имели понятия о перемене мод, но, что деды нашивали, то и внучата, не почитаясь староманерными, носили и употребляли.
Бывали у бояр златотканые, богатые одеяния, которые просто золотами называли, и не иначе надевали, когда для какого торжественного случаю велено им было в золотах ко двору собираться; а посему сии одежды им надолго служили, и я подлинно слыхал, что не стыдились и сыновья по кончине родителей своих тоже платье носить.
Однако поскольку нет такого общества, куда бы великолепие и роскошь не вкрадывались, то, как кажется мне, главное великолепие состояло у бояр иметь великое число служителей. Великолепие, может статься, до излишности доведенное, но в самом деле основанное на нужде, ибо бояре с людьми своими хаживали на войну, и оные и воинами государственными, и защитниками в опасном случае своим господам были. Но в мирное время за честь себе бояре считали, когда ехали по городу, чтобы предшествовали человек пятьдесят слуг пешками; слыхал я, что и боярыни не только куда в знатное посещение, но даже к обедне к своему приходу стыдились без предшествования двадцати или тридцати слуг ехать.
Однако содержание сих слуг недорого стоило, давали им пищу и весьма малое на сапоги жалованье, а в прочем они содержались своим искусством, дома носили серые сермяжные кафтаны, а при выезде господина или госпожи, какой у кого получше кафтан сыщется, ибо тогда ливреи не знали. И я сам помню, что без гостей званых во всех домах лакеи ливреи не надевали, а употребленные к должностям люди, которых бывало мало, носили такие кафтаны, какие случится.
Остается мне еще сказать, что не было тогда ни единого, кто бы имел открытой стол, но разве ближние самые родственники без зову куда обедать ездили, а посторонние не иначе приезжали, как только званые. И могли сидеть по утру до часа обеденного, а вечеру до ужина, не быв уняты обедать или ужинать.
Таковые обычаи чинили, что почти всякой по состоянию своему без нужды мог своими доходами проживать и иметь все нужное, не простирая к лучшему своего желания, ибо лучше никто и не знал. А к тому же воспитание в набожность, хотя иногда делало иных суеверными, но влагало страх закона божия, которой утверждался в сердцах их ежедневною домашнею божественною службою. Не было разных для увеселения сочиненных книг, и такая скука и уединенная жизнь заставляла читать божественное писание, и паче в вере утверждаться.
Еще почтение к родам умножило твердость в сердцах наших предков; пребывание в совокуплении умножало связь между родами и укрепляло их безопасность, а тогда же и налагало узду, кому что недостойное имени своего сделать; ибо бесчестие одного весь род того имени себе считал. А сие не только молодых людей, но и самых престарелых в их должности удерживало.
Благородной гордости бояр мы многие знаки обретаем. Князь Симский-Хабаров, быв принуждаем уступить место Малюте Скуратову, с твердостью отрекся, и когда царем Иоанном Васильевичем осужден был за сие на смерть, последнюю милость себе просил, чтоб прежде два сына его были умерщвлены, поскольку, будучи людьми молодыми, ради страха гонения и смерти чего недостойного роду своему не учинили.
Князь Михаила Петрович Репнин лучше восхотел претерпеть гнев царя Иоанна Васильевича и наконец убиение, нежели сообщником учиниться распутных его забав.
Соединение же родов столь твердо было, что ни строгой обычай царя Иоанна Васильевича, ни казни не могли возбранить, чтобы, совокупясь многими родами, не просили у сего государя пощады своим родственникам и свойственникам, осужденным на казнь, и брались быть поруками впредь за поступки того, как свидетельствуют сие многие сохраненные грамоты в архиве иностранной коллегии, где таковые поручные подписи есть.
И дед мой князь Юрий Федорович Щербатов не устрашился у разгневанного государя Петра Великого по царевичеву делу за родственника своего, ведомого на казнь, прощения просить, прося, что если не учинено будет милосердия, дабы его самого, в старых летах сущего, лишить жизни, да не увидят очи его бесчестия роду и имени своего. И пощаду родственнику своему испросил.