О, сколь желание быть приятной действует над чувствами жен! Я от верных людей слыхал, что тогда в Москве была одна только уборщица для волос женских, и к какому празднику, когда должны были младые женщины убираться, случалась, что она за трое сутки некоторых убирала, и они принуждены были до дня выезду сидя спать, чтобы убору не испортить. Может быть, сему не поверят ныне, но я подтверждаю, что я сие от столь верных людей слышал, что сомневаться не должно.
Если страсть быть приятной такое действие над женами производила, не могла она не иметь действия и над мужчинами, хотящими им угодным быть, – она то же тщание украшений, ту же роскошь рождала. И уже перестали довольствоваться одним или двумя длинными платьями, но многие с галунами, с шитьем и с пондеспанами делать начали.
Только сам государь держался древней простоты нравов в своей одежде, так что, кроме простых кафтанов и мундиров, никогда богатых не нашивал, и только для коронации императрицы Екатерины Алексеевны, своей супруги, сделал голубой гродетуровой кафтан с серебреным шитьем, – да сказывают, еще у него был другой кафтан с золотым шитьем, не знаю, для какого знатного же случая сделанной. Прочее все было так просто, что и беднейший человек ныне того носить не станет, – как видно по оставшимся его одеждам, которые хранятся в Кунсткамере при императорской академии наук. Манжет он не любил и не нашивал, как свидетельствуют его портреты; богатых экипажей не имел, но обыкновенно ездил в городах в одноколке, а в дальнем пути в качалке. Множества служителей и придворных у него не было, но были у него денщики, и даже караулу кроме как полковника гвардии не имел.
Однако при такой собственно особы его простоте хотел он, чтобы подданные его некоторое великолепие имели. Я думаю, что сей великий государь, которой ничего без дальновидности не делал, имел себе в предмет, чтоб великолепием и роскошью подданных побудить торговлю, фабрики и ремесла, быв уверен, что при жизни его излишнее великолепие и сластолюбие не утвердит престола своего при царском дворе. И так мы находим, что он побуждал некоторое великолепие в платьях, как видим мы, что во время торжественного входу, после взятия Азовского, генерал-адмирал Лефорт шел в красном кафтане с галунами по швам, и другие генералы также богатые кафтаны имели, ибо тогда генералы мундиров не нашивали.
Богатые люди из первосановников его двора, или которые благодеяниями его были обогащены, как Трубецкие, Шереметев и Меншиков, в торжественные дни уже старались богатые иметь платья. Парчи и галуны стали как у жен, так и у мужей во употреблении, и хотя не часто таковые платья надевали, моды хотя долго продолжались, однако они были, – и по достатку своему оные уже их чаще, нежели при прежних обычаях делали. Вместо саней и верховой езды и вместо колымаг, не терпящих украшений, появились уже кареты и коляски, которых до того не знали, и приличные украшении к сим экипажам. Служители переодеты на немецкий манер, не в разноцветных платьях стали наряжаться, но каждый по гербу своему или по изволению делал им ливреи, а официанты, которых тогда еще весьма мало было, еще в разноцветных платьях ходили.
Касательно до внутреннего житья, хотя сам государь довольствовался самою простою пищею, однако он ввел уже в употребление прежде незнаемые в России напитки, которые предпочтительно другим пивал. То есть вместо водки домашней, водку голландскую анисовую, которая приказной называлась. И вины эрмитаж и венгерское, до того не знаемые в России.
Подражали сему его и вельможи, и те, которые близки были ко двору, да и в самом деле, надлежало им сие иметь, ибо государь охотно подданных своих посещал, то подданный чего для государя не сделает? Правда, сие не только ему было угодно, но напротив того, он часто за сие гневался, и не только из простого вина подслащенную водку, но и самое простое вино пивал, но и собственное желание удовольствия, до того ими не знаемого, превозмогло и самое запрещение государево, дабы последовать его вкусу. Уже в домах завелись не только анисовая приказная водка, но и гданьские вина не только старинные, о коих выше помянул, но также эрмитаж, венгерское и некоторые другие. Правда, что их сначала весьма бережливо подавали, и в посредственных домах никогда в обыкновенные столы употребляемы не были, но только во время праздников и пиршеств, да и тут не стыдились принести четвертную или сулею запечатанную и, налив из нее по рюмке, опять запечатав, на погреб отослать.