Ни у одной из преступных группировок, действующих в городе, будь это нацисты, триада, русские или кто ещё, не было оснований убивать копов. Если кому не нравился тот или иной полицейский, они напрямую обращались к его непосредственному начальнику. И тот, в меру своей испорченности, решал проблему: переводил провинившегося копа, понижал, увольнял. Также нередки случаи, когда по приказу начальников другие полицейские убивали напарников или сослуживцев, выставляя всё это как несчастный случай или бандитскую разборку. Но таких полицейских мало. Чтобы насолить начальнику, необходимо идти против организованного криминала — нет, не обычных пешек, а боссов преступного мира. Таких полицейских почти не осталось: все в той или иной степени нечисты на руку, а если среди этого сброда и попадался честный легавый, он вёл себя тише воды, ниже травы, не привлекая к себе внимания, и просто играл по всеобщим, установленным правилам. Как мы с моим напарником. Если плывёшь по течению, то тебя не тронут и даже не заметят твоего существования.
Начальник собрал нас всех в зале для совещаний и задал трёпку. «Дело должно быть раскрыто в кратчайшие сроки!» — кричал он. Все понимали, что это нереально, но тихо согласились.
Я с напарником вернулся в тот злосчастный переулок. Хоть мы и понимали, что погибшие офицеры Уокер и Ли наши коллеги, но на тот момент мы прекрасно знали, что эти двое занимались сутенёрством. Покупали у бедных семей дочек, от двенадцати до пятнадцати, и продавали их сообщникам. Которые делали из девочек проституток и продавали их влиятельным людям. Нередко офицеры сами пробовали свой товар. Как говорили они, чтобы убедиться в работоспособности девочек. Жалеть таких ублюдков невозможно. Бостон только вздохнёт спокойнее без этих отбросов, напяливших полицейские мундиры, но это полицейские мундиры. Если их убили из-за их деятельности, это понятно, но если их убили, потому что они легавые, то это уже другой разговор. Тогда под удар мог попасть любой полицейский в городе. Хоть по началу, это не было похоже на серийное убийство, в тот момент мы не исключали появления новых жертв. Почерк самого убийства намекал на это. Слишком хорошо спланированное убийство. Если схема уже отработана, убийце ничего не стоит провернуть её вновь.
Случайные убийства не повторяются. Никто случайно не толкнёт человека с лестницы два раза, а если толкнёт, то это уже не случайно. У нашего убийцы был план, а планы нужны для того, чтобы их повторять. Как в деле о Садовнике: убивал девушек с белыми волосами садовым секатором, раскладывал возле своих жертв красные розы. Мы два года не могли даже приблизиться к нему, ведь его убийства, жертвы и места, где он их убивал, казались случайными. После его ареста всё встало на места. Нашли блокнот, с двумя красными голубками на обложке. Там расписаны планы убийства, досье на жертв, время и место убийств, отчёты наблюдения за девушками и местами преступления — всё продумано до мелочей. Вплоть до того, что имелось расписание жильцов дома рядом с местом убийства, кто, когда и во сколько выходит из дома и когда возвращается. Идеальное планирование связало нам руки. Поймали его на мелочи: в порыве злости он ударил по лицу мимо проходящую девушку, которая, как ему показалось, посмеялась над ним. Спонтанный поступок — и сразу арест и тюрьма. План — вот, что делает обычного преступника по-настоящему опасным.
Мы стали расспрашивать возможных свидетелей. В их число входил весь обитающий здесь контингент: бомжи, наркоманы, мелкие воришки и прочий сброд общества. Я не буду говорить, что мы действовали мягко. Не из всех, конечно, но из многих пришлось вытряхивать показания кулаками. Результата — ноль. Никто ничего не видел, а через сутки местность вокруг переулка опустела вовсе. Если свидетели и были, то они растворились в Чарльзтауне или, возможно, их устранили.