Но исследование захоронений в Цере позволяет сделать и другие выводы. В эпоху, последовавшую за годами расцвета Кульни и Ати, у входа в гробницы повсеместно встречаются бесчисленные колонны, врезанные в плиты пола, рядом с каменными сундуками в форме саркофагов или домиков с двухскатной крышей. На этих надгробиях имеются выгравированные или нанесенные краской надписи на этрусском языке и на латыни, сообщающие прохожему о том, что рядом находится могила, и называющие имя покойного. Однако колонны — несомненный фаллический символ — отводились мужчинам, а домики — женщинам, возможно, потому, что именно в доме они проводили бóльшую часть своей жизни{176}. «В Риме, — утверждает один историк, — главным в доме был pater familias; в Этрурии — женщина»{177}.
В Цере дискриминация налицо: все надгробия с колоннами помечены, например, именами A(vles) Campanes L(arthal) clan или L(ucius) Magilius L(ucii) l(ibertus) Pilemo, то есть Филемон; все надгробия в форме дома — именами Thanchvil Pustinia L(arthal) s(ec) или Magilia L(ucii) l(iberta) Celido — то есть Хелидонис — «ласточка». В то же время это правило строго соблюдалось только в Цере, потому что в Тарквиниях, где, кстати, таких надгробий гораздо меньше, Массимо Палоттино с чувством глубокого удовлетворения обнаружил надгробие в форме дома с именем мужчины{178}. Дело в том, что и в похоронных ритуалах, и во всем остальном каждый этрусский город следовал своим собственным традициям.
В самом Цере такие надгробия появились только в начале IV века до н. а, с развитием погребальной эпиграфики. Но традиция, на которую они опираются, наверняка имеет куда более глубокие корни, что подтверждается другим фактом — менее известным, более таинственным и более важным, отмеченным в захоронениях конца VII — середины V века до н. э.
Привилегии в загробном мире
Менгарелли уже в 1927 году{179} выделил в этих усыпальницах два типа похоронных лож, высеченных в туфе, на которые клали тела усопших. Одни представляли собой точное изображение этрусского или греческого ложа (клине) с четырьмя круглыми резными ножками; в изголовье было сделано полукруглое углубление под подушку. Другие, более широкие и длинные, напоминали собой греческие саркофаги без крышки, но с треугольными фронтонами на концах; внутри место для подушки часто отмечали полукругом.
Рассмотрим, к примеру, план красивой усыпальницы второй половины VI века до н. э. — гробницы Капителей{180}. В преддверии ее находятся только лавки для домашней прислуги. В центральном помещении вдоль стен стоят восемь клине. Но в трех камерах, упирающихся в дальнюю стену, которые соответствовали парадным комнатам в доме, покоятся останки его хозяев, и в каждой из них с левой стороны кровать, а с правой — саркофаг. Невольно возникает мысль, что перед нами — семейная усыпальница: в центре покоятся pater и mater familias, а по обе стороны от них — их дети и супруги детей, причем саркофаг-домик предназначен для женщины. Менгарелли провозгласил новый закон: в этрусских захоронениях тело мужчины лежало слева на клине, а тело женщины — всегда справа в саркофаге.
Разумеется, как случается всегда, когда гипотеза возводится в аксиому, немедленно появились возражения и нашлось множество исключений. В некоторых гробницах рядом стоят два ложа с резными ножками. Это что — двое братьев, соединившиеся после смерти?
В гробнице Таблинума стоят две кровати и восемь саркофагов: можно подумать, что в этой семье дочерей было не в пример больше, чем сыновей{181}. Взвесив все хорошенько, мы вместе с большинством этрускологов все же признаем правоту Менгарелли. Его наблюдение подтверждается слишком часто, в том числе раскопками, проводившимися в Цере Римским университетом в 1951 году{182}, чтобы замеченное им расположение могил можно было приписать случаю или истолковать иначе. Бывают даже трогательные случаи, когда в саркофаге справа вместо одного полукруга для подушки очерчены два, один побольше, другой поменьше: умершего ребенка похоронили вместе с матерью. Иногда в камере справа, рядом с материнским саркофагом, ставили маленький клине, предназначенный для мальчика{183}.