На этом пришвартованном к берегу суденышке Моне написал несколько своих самых знаменитых полотен, хрупких свидетелей торжества воды и света.
Вместе с приехавшими вслед за ним в Аржантей Ренуаром и Сислеем Моне в этот период чаще всего писал живописно изысканные полотна, передававшие обретенный им после многочисленных потрясений душевный покой. После Буживаля и Шату Аржантей был в то время излюбленным местом прогулок и развлечений парижан. Здесь занимались парусным и гребным спортом, купались. Простор водной глади позволял устраивать парусные регаты, и в хорошую погоду многочисленные паруса напоминали искрящихся в полете белых птиц.
Каждый художник из этого трио ценил открывавшиеся взору пейзажи и без устали запечатлевал на полотне их постоянные видоизменения. Их часто навещал Мане, который близко сошелся с Моне, к которому долгое время испытывал недоверие. Зато он изменил своим привязанностям и вдруг невзлюбил Ренуара, раздосадованный тем, что тот выбрал только что написанный им самим сюжет. «Он совершенно бездарен, этот юноша! Вы должны ему по-дружески посоветовать отказаться от занятий живописью!..» — в сердцах сказал он Моне. К счастью, любивший Ренуара Моне — они вместе начинали, и их прошлое было полно общих воспоминаний — не выполнил этого абсурдного поручения.
Этот случай не имел последствий, но он красноречиво свидетельствует о существовавших внутри импрессионистской группы трениях. Несмотря на близость, а порой и совпадение творческих целей, художники не могли удержаться, чтобы не отпустить в адрес собрата какое-нибудь едкое замечание или время от времени не обменяться оскорблениями.
Особенностью аржантейского периода стало присоединение к группе импрессионистов изрядного числа новичков. Как-то к Моне, работавшему на берегу Сены, подошел молодой человек в костюме для гребли и не просто заинтересовался его полотном, но оказался страстным поклонником живописи. Этот молодой человек был Постав Кайботт. Позднее, в 1877 году, он перебрался в Пти-Женевилье, в прекрасный дом с огромным садом, мастерской и оранжереей, а в описываемое нами время жил в Аржантее, в небольшом особняке у реки, где конструировал гоночные яхты, на которых затем оспаривал главные призы в лодочных соревнованиях и одержал множество побед. Двадцатичетырехлетний красавец, обаятельный, преданный и благородный, за год до этого он получил большое наследство от отца, судьи коммерческого суда. Это позволило ему вести праздный образ жизни и целиком отдаться своему страстному увлечению — водному спорту. В те времена не работавший, живший за счет ренты человек никого не шокировал. Рантье был принят в обществе, его уважали, ему завидовали. К тому же Кайботт в свое время получил кое-какое образование: когда-то он усердно посещал мастерские Бонна и Бугро в Школе изящных искусств. Совершенно разочаровавшись в преподавании помпьеристов, он, вместо того чтобы искать, где бы продолжить обучение, как это сделали Моне и его друзья, совсем отказался от занятий живописью. Поселившись в Аржантее, Кайботт посвятил себя постройке яхт. Но после встречи с Моне все изменилось.
Новизна импрессионистских полотен, разговоры с их создателями убедили его вновь взяться за кисть. И он так усердно принялся за дело, что уже с 1876 года, со времени Второй выставки группы на улице Лепечете, постоянно выставлялся вместе с ними. Не принимая безоговорочно все принципы импрессионистов, Кайботт почти полностью перенял их манеру передавать ощущение сиюминутности и использовать светлые тона. Большую часть его полотен составляют жанровые сценки, например, «Паркетчики» или такие картины, как «В лодке», на которой художник изобразил себя в рубашке, галстуке-бабочке и цилиндре налегающим на весла. Картина кажется комичной и тем не менее является документом эпохи, столь же достоверным, как и серия картин, посвященная байдарочному спорту, свидетельствующая о бодром и здоровом веселье, царившем тогда в Аржантее. После смерти Кайботта в 1894 году осталось около трехсот полотен, написанных, по мнению Золя, превосходным художником. Писатель, к тому времени почти отвернувшийся от импрессионистов, которых считал неудачниками, все же признавал наличие таланта у Кайботта. «Это самый мужественный художник, — писал Золя, — не боящийся разрабатывать современные сюжеты на огромных полотнах… Когда его талант обретет большую гибкость, г-н Кайботт станет одним из самых оригинальных в группе».