При Алексее Михайловиче зарубежные связи России резко возросли. Впервые в стране появились постоянные резиденты иностранных держав, а русский резидент В. Тяпкин впервые с 1668 года начал постоянно жить в Речи Посполитой и регулярно посылать в Москву сообщения о международной обстановке в Европе. Справедливости ради следует упомянуть, что вопрос о русском резиденте в Швеции поднимал еще в 1620-х годах думный дьяк Иван Грамотен, но тогда он не был решен положительно.
С одной стороны, дипломатический церемониал, разработанный до мельчайших подробностей, соблюдался как никогда дотошно, с другой — Алексею Михайловичу было важно произвести хорошее впечатление на иностранцев, особенно европейцев, ведь он хотел стать в один ряд с западными монархами, поэтому условия пребывания в Москве европейских дипломатов были смягчены. Послам дружественных стран разрешили покидать отведенные им дома сразу по прибытии в Москву, еще до первого визита в Кремль; они могли приглашать к себе гостей и сами ходить в гости и встречаться с разными людьми. Учитывая европейский этикет, Алексей Михайлович присылал для посольского кортежа уже не только лошадей, но и кареты. Судя по всему, государь не просто лично следил за соблюдением каждой детали посольского церемониала, возвышающего его самого и Российское государство, а создавал новые правила дипломатического этикета. Так, он потребовал, чтобы послы были на аудиенции с непокрытой головой, чего ранее не бывало.
Скажем кстати, что чужеземцы, принимаемые на службу при Алексее Михайловиче, тоже почувствовали его доброе отношение. Так, голландский путешественник и дипломат Яков Рейтенфельс, находившийся в Москве с 1670 по 1673 год, фиксировал: «Когда иностранцы вступают в русскую службу, то царь дарит им одежды, лошадей и прочее, как бы в залог будущих милостей. Вообще иностранцы теперь живут в Московии гораздо свободнее, нежели прежде. Алексей Михайлович такой государь, какого желают иметь все христианские народы, но немногие имеют». По свидетельствам иностранцев, совершенно не заинтересованных в том, чтобы приукрашивать русского монарха или льстить ему, Алексей Михайлович являлся образцовым христианским правителем. Тот же Рейтенфельс писал: «Царь Алексей Михайлович роста среднего, имеет лицо полное, несколько красноватое, тело довольно тучное, волоса цвета среднего между черным и рыжим, глаза голубые, поступь величавую; на лице его выражается строгость вместе с милостью, взглядом внушает каждому надежду и никогда не возбуждает страха. Нрав его истинно царский: он всегда важен, великодушен, милостив, благочестив, в делах государственных сведущ и весьма точно понимает выгоды и желания иностранцев». Посетивший Россию в 1661–1663 годах дипломат Священной Римской империи барон Августин Мейерберг, беспристрастно оценивавший все недостатки русского общества, в том числе безграничное самовластие правителей и рабское подчинение подданных, тем не менее подчеркивал, что при столь благоприятных условиях для произвола царь Алексей не посягнул ни на чье имущество, ни на чью жизнь, ни на чью честь… По его словам, Алексей Михайлович — «замечательный человек, одаренный живостью чувства»; «кроткий и милостивый, он лучше хочет, чтобы не делали преступлений, нежели имеет дух за них наказывать». Секретарь посольства императора Леопольда I в Россию в 1675 году Адольф Лизек выразился еще более определенно: «Нынешний царь одарен необыкновенными талантами, имеет прекрасные качества и украшен редкими добродетелями. Он покорил себе сердца всех своих подданных, которые столько же любят его, сколько и благоговеют пред ним. Его беспримерные к нам милости достойны того, чтобы немецкие писатели увековечили его имя хвалами».
Иностранные авторы отмечали в своих записках и особое восприятие государя его подданными. Так, Исаак Масса утверждал, что русские «считают своего царя за высшее божество». Его мнение разделяли другие иностранцы, в частности швед Генрих Седерберг и австриец Иоганн Георг Корб. Английский граф Чарлз Говард Карлейль, несмотря на неудачу своей дипломатической миссии, отметил, что роскошь русской придворной жизни во времена Алексея Михайловича как нельзя лучше отражала идею обожествления царя: «Двор московского государя так красив и держится в таком порядке, что между всеми христианскими монархами едва ли есть один, который бы превосходил в этом московского. Всё сосредоточивается около двора. Подданные, ослепленные его блеском, приучаются тем более благоговеть пред царем и честят его почти наравне с Богом».