И все же, судя по сообщениям прессы, удачные празднества иногда происходили. К ним, например, репортеры отнесли карнавал, устроенный в Благородном собрании немецким обществом Liedertafel. Несмотря на то, что билеты на него продавали только знакомым, собралась более чем тысячная толпа.
«В 11 часов началось шествие, которое открыла группа мухоморов, – писал о празднике „Голос Москвы“. – За ними следовали веселые кузнечики, забавный воз с сеном, в который запряжены были две крошечные лошади с громадными тирольцами. В большом неводе тащили крокодила и несколько рыбок. Царица лета ехала в роскошной колеснице, убранной розами. Ее окружали бабочки, стрекозы, кузнечики. В громадной клетке везли двух обезьян. Группа католических аббатов с бутылками бенедектина и с девицами под руку с веселыми танцами прошла в этом шествии. Малороссийская деревня была здесь налицо с ее парубками и дивчинами. Шествие замыкал лесной царь, за которым следовал в колеснице принц карнавала, окруженный бабочками, арлекинами и проч. Это шествие прошло через большой зал дважды, и затем пред троном карнавала были устроены танцы. После шествия участники соединились с костюмированными зрителями, и танцы продолжались всю ночь».
Год спустя положительных отзывов удостоился концерт– маскарад, устроенный в Большом театре А. А. Бахрушиным.
Группа художников во главе с В. М. Васнецовым оформила театр по мотивам русских сказок: посреди зала стояла «Жар– птица», ложи были украшены рогожными коврами, на сцене стояли избушка на курьих ножках и шатер восточных гостей. В древнерусском стиле были оформлены палатки, в которых артистки балета продавали шампанское.
Судя по всему, от души повеселились и участники бала, который был дан в 1911 году миллионером Н. И. Прохоровым в его особняке на Садовой-Черногрязской. Светская хроника сообщала об этом событии:
«Съезд начался в 11 часу вечера.
Вереницей потянулись кареты и автомобили к ярко освещенному подъезду. Скоро обширный зал наполнился пестро– разряженной толпой приглашенных.
Оркестр под управлением маэстро г. Риго заиграл вальс. Закружились пары.
Многие костюмы действительно поражали своей роскошью: венецианский костюм Н. Н. Прохоровой, русский – Т. Н. Прохоровой, польский – княжны Оболенской, греческий – m-le Мамонтовой, восточный – m-lle фон Мекк, «веденецкого гостя» – Н. И. Прохорова.
Потом были неизменные «тореадоры», «капуцины», «Арлекины», «Пьеро», «Коломбины», «пастухи» и «пастушки».
Молодежь, руководимая в танцах своим любимым режиссером ротмистром Бескровным, искренне и непринужденно веселилась. Очень эффектной вышла, между прочим, кадриль, которую танцевали по всем правилам доброго старого времени.
Во время антрактов гостям предлагали мороженое, шампанское, фрукты.
В час ночи приехала большая компания ряженых в масках. С собственным тапером.
Веселье достигло своего апогея.
В 3 часа ночи пригласили к ужину, сервированному на 350 кувертов, под наблюдением самого С. Н. Дмитриева, одного из хозяев «Большой Московской гостиницы». [...]
Бал закончился очень поздно. Уже «белый день занялся над столицей...»».
Как следует из репортажа, успех праздника во многом явился результатом усилий ротмистра Бескровного. «Режиссер», а вернее «дирижер» бала, был на нем одним из главных распорядителей – он руководил танцами, громко объявляя (обязательно по-французски) их названия. По сути, он задавал темп, чередуя быстрые и медленные танцы. Особенно велика была его роль в «бесконечном» котильоне, объединявшем элементы вальса, мазурки и польки, при смене фигур необходимо было командовать и оркестром.
Остается добавить, что на балу у Н. И. Прохорова, кроме «почти всей финансовой знати Москвы», присутствовали представители дворянской аристократии, среди которых были князь А. Г. Щербатов и графиня Клейнмихель, высшие чины администрации во главе с градоначальником, а также офицеры Сумского гусарского полка.
В этом отношении интересно замечание В. И. Немировича-Данченко по поводу взаимоотношений дворянства и купечества на рубеже XIX и XX веков:
«Дворянство постепенно беднело, а купечество все глубже и смелее распускало щупальцы по всей народной жизни. Эти два класса относились друг к другу с внешней любезностью и скрытой враждой: на стороне первых была родовитость, на стороне вторых – капитал. Каждый друг перед другом старался, щеголяя дипломатическими качествами, напомнить о своих преимуществах. [...]
Дворянство завидовало купечеству, купечество щеголяло своим стремлением к цивилизации и культуре, купеческие жены получали свои туалеты из Парижа; ездили на «зимнюю весну» на Французскую Ривьеру и в то же время по каким-то тайным психологическим причинам заискивали у высшего дворянства. Чем человек становился богаче, тем пышнее расцветало его тщеславие. И выражалось оно в странной форме. Вспоминаю одного такого купца лет сорока, очень элегантного, одевался он не иначе как в Лондоне, имея там постоянного портного...