Судьи, князь Яков Кропоткин и Андрей Писарев, распорядились доставить соседа в приказ, презрительно назвав его в официальном документе Попадьей: «…показанного купца Попадью в Сыскной приказ сыскать, и против сего доношения допросить, чего ради он близ того острога от харчевни своей строение вновь без указу построил, и той харчевнею на показанном месте строением по чему владеет?». Купец Попов, видимо, весьма оскорбился таким к себе отношением, и судьи долго ждали, чтобы он явился для допроса. Когда же солдаты Сыскного приказа 6 мая 1741 года наконец «изошли» «нетчика» в Китай-городе в рыбном ряду и предъявили ему сыскную память (повестку), тот оказал сопротивление — забежал в лавку, где находилось множество купцов, и стал угрожать солдатам: «Ежели вы хочете быть живы, то взойдите в лавку и возьмите! А я с вами не пойду!»
Но вскоре купец всё же явился в Сыскной приказ и предъявил все документы, подтверждавшие его право на владение двором возле кремлевского рва. Оказалось, что Иван Иванов сын Попов в январе 1720 года купил двор с каменным и деревянным строением у Покровского монастыря, «что на убогих домех», за 70 рублей. Судьям оставалось лишь обратиться в Сенат с предложением выкупить двор у владельца за ту же сумму. Но Попов не согласился уступать владение за эту цену. По его собственной оценке, двор со всем строением стоил теперь 1236 рублей 50 копеек. Независимая экспертиза, в которой участвовали несколько купцов, оценила двор в 700 рублей[46]. Такой большой суммы в казне не нашлось, и Иван Попов владел своим двором вплоть до перевода Сыскного приказа с Москворецкой улицы на Калужский житный двор в 1752 году[47]. Таким образом, судьи главного розыскного учреждения Москвы ровным счетом ничего не могли поделать с купцом, на законных основаниях владевшим куском земли на территории Сыскного приказа.
А между тем в самом Сыскном приказе катастрофически не хватало площадей для содержания огромного числа колодников, ежедневно присылаемых для следствия из различных присутственных мест и приводимых частными лицами. Так, в 1743 году здесь содержалось одновременно от 250 до 421 колодника, в 1744 и 1745 годах их число превышало 500 человек и позже никогда не было меньше трехсот[48]. В результате большого скопления арестантов их, за недостатком места в тюремных казармах, помещали в подьяческой и секретарской палатах.
Кажется, более неудобного места для содержания заключенных придумать нельзя: самый центр одного из крупнейших торгово-промышленных центров Европы, кругом кипит торговля, происходит людское столпотворение… Впрочем, обратимся за описанием центра Москвы тех времен к известному историку XIX века Г. В. Есипову:
«На Красной площади с раннего утра толпился народ между беспорядочно построенными лавками и шалашами; здесь, на крестцах, производилась главная народная торговля; здесь бедный и расчетливый человек мог купить всё, что ему было нужно, и за дешевую цену, начиная с съестных припасов, одежды и до драгоценных камней, жемчуга, золота и серебра. В уменьшенном виде это продолжается и теперь на толкучке у пролома. Вглядитесь в эту сплошную толпу и перенесите ее в своем воображении к Лобному месту и к монументу Пожарского и Минина, тогда не существовавшего, но вообразите толпу в десять раз более, и вот вам Красная площадь… В харчевнях, в пирожных народ толпился с утра до ночи, а в „фортинах“ (кабаки) в продолжение всей ночи сидели пьяные. Харчевни и „выносные очаги“ существовали не только вблизи рядов и гостиного двора, но и между рядов, в самых тесных местах, и внутри гостиного двора, от чего не один раз случались пожары. Так, в 1735 году от одного „выносного очага“ сгорел весь гостиный двор. В харчевнях печи большей частью устраивались без труб, а дым выходил в окна. На Красной площади, против комедиантского дома, было три очага, в которых жарилась для проходящих рыба; в Зарядье, в рядах и около гостиного двора существовала 61 харчевня и 16 „выносных очагов“. Особенно было много харчевен и шалашей около Василия Блаженного, вниз к Москве-реке, против щепетильного и игольного рядов. Тут от них была „теснота для проезда“… „Питейные погреба“ находились только в Китай-городе, их было 100, из которых 33 помещались идучи от Ильинского крестца к Варварскому»[49].