И стало ясно, что бои за Войтолово и Мгу закончились и вряд ли более возобновятся в ближайшее время. Теперь до наступления крепких морозов местность стала совершенно непроходимой, умелые знающие одиночки может быть, как-то исхитрятся, и пройдут, но никак подразделения численностью больше взвода. А про тяжелое вооружение и говорить не приходится — в топях и винтовка на спине минометным стволом по весу кажется.
Так что держать тут две дивизии не было смысла — в Войтолово ввели переброшенный из Ленинграда артиллерийско-пулеметный батальон укрепрайона, усилив его истребительным батальоном в качестве полевого охранения — больше разместить людей было невозможно, и это с учетом, что часть из них находилась в рабочих городках Невдубстроя и предназначалась для постоянной ротации. Сменять людей на болотах каждые десять дней приказал маршал Кулик, чей авторитет после налаживания «работы» артиллерии стал непререкаемым. Все защитники города прекрасно знали, кому обязан Ленинград своей твердыней — лезть штурмом на пушки немцы не согласились, сами первые перешли к обороне.
Здесь на болотах бои продолжались с не меньшей свирепостью, только восточнее на десять километров на фронте от Сологубовки да Шапки, где сошлись 286-я стрелковая дивизия с 20-й германской моторизованной. Туда крупнокалиберные орудия с кораблей и железнодорожных транспортеров не доставали, но и без них прекрасно обходились — дивизию подкрепил 881-й корпусной артиллерийский полк, имеющий в составе три дюжины 152 мм гаубиц М-10. Немцы усилили свое наступление, втянулась в сражение вторая моторизованная дивизия, но так туда была переброшена и 310-я стрелковая дивизия. Последние два дня бои приняли ожесточенный характер, вот только пробиться к железной дороге противник не смог — туда перебросили еще дивизион 152 мм гаубиц-пушек МЛ-20, и батарею восьмидюймовых гаубиц Б-4, огонь которых стал для врага губителен. И враг отказался от попытки продвинуться лесными дорогами к Погостью, где держалась с конца августа прорвавшаяся пехотная бригада. Но и там, как знал полковник Донсков шли ожесточенные бои — соединения 54-й армии не только держали фронт и и сами наступали, стремясь полностью очистить от врага Кировскую железную дорогу на перегоне Мга — Кириши.
— Да и сам ты не теряйся, майор — у тебя две батареи «бобиков», и полдюжины полковых минометов, без малого полторы тысячи бойцов, ладно, поменьше будет — всем на здешних болотах лучше не торчать — все порядком издолбили. Дожди пойдут, считай, до самого конца ноября затишье у тебя здесь будет. Сосед справа у тебя 115-я дивизия, из нее рота выдвинута в болота — туда телефонный провод протянут.
Донсков тяжело вздохнул, но чувствовал себя прекрасно — еще пройти с майором обратно, три версты не так далеко, к тому же грязная полоса на полкилометра тянется. А там его ждет банька и горячая еда, постираются бойцы, помоются, на боевое охранение как раз места хватит — смену произвели. А полки выводятся в рабочие городки и поселки для отдыха и пополнения — маршал пообещал не менее трех дней, и это вполне достаточный срок, как ни странно. Новые бойцы уже прибыли, все кадровые из НКВД, вооружены и подготовлены. Только разбить по подразделениям, в которых уцелело больше половины состава. И можно снова идти в бой, забыв «болотный фронт» как жуткий и кошмарный сон…
Приладожские болота после долгих и ожесточенных боев представляли собой жутковатое зрелище…
Глава 49
— Ну что, компаньеро Петрович, снова встретились, только посреди болот, а не на испанской жаре.
— И я тебя рад видеть, хенераль Купер, жаль, что так случилось. Ох, да не дави ты меня так, все нутро болит, отбито…
Кулик разжал объятия, ослабил хватку на Мерецкове. Вроде короткий состоялся разговор, но информации дал много. Они в одно время были в Испании, это Григорий Иванович в книгах прочитал. Зато теперь узнал свое испанское «прозвище», которого к стыду сам ни разу не слышал. Так что расчет на то, что на испанской земле они не раз встречались полностью оправдался, как и то, что они давно общались на «ты».
Однако выглядел бывший начальник Генерального штаба прескверно — китель с пятью звездочками генерала армии в петлицах болтался на нем как на вешалке, при каждом неловком движении охал, на лицо накатывала мучительная гримаса. Передвигался с помощью трости, заметно хромал — понятно, что на допросах применяли грубую физическую силу, выбив признательные показания. Хромота на всю жизнь осталась вместе с больной поясницей и коленями — Сталин только ему одному позволял отвечать сидя, будущий маршал не мог долго стоять, чтобы не рухнуть на пол.
— Рад тебя видеть, Кирилл Афанасьевич, хоть и не в добром здравии, но раз на палку опираться можешь, то и службу нести можешь. И лямку тебе тянуть здесь, в Волхове быть безвыездно, весь фронтовой штаб на тебе. Понимаю, что не оправился толком, но время не ждет. Я тебя кратенько в курс дела введу, расскажу, что да как, потом вызывай подчиненных — они здесь уже часов десять находятся, в курс дела вошли, операторов я по направлениям разогнал, теперь возвращаются, так что информации хватает.
В кабинет вошла официантка, миловидная женщина с усталыми глазами — эвакуировали с детьми, в накрахмаленной наколке и белом переднике. Поставила чашечки, корзинку с выпечкой, фарфоровый чайничек — уже в свои права властно вступила ночь. Самолет из Москвы приземлился в сумерках, вражеские истребители, хотя появлялись над Волховым пока редко, но береженого, как говорят в народе, бог бережет.
— Пей чай, не скромничай — тебе питаться хорошо нужно, чай оголодал на казенных харчах. Я тебе расскажу все как есть, а ты слушай — порой вместо меня срочные решения принимать будешь, но запомни одно — без поддержки артиллерии пехоту в бой не бросать. И не просто стрелять куда придется, а проводить обязательную разведку целей, и вести корректировку огня. Мой метод — если грамотно артиллерией распоряжаться, то немцев бить сможем. А этому долго учить надобно, а у нас до сих пор элементарное взаимодействие между пушкарями и пехтурой не налажено. Вот с этого война и начинается — если все закрепить как надобно, то оборона станет непробиваемой. А как только с танками и авиацией грамотно и умело начнут взаимодействовать, то наступать будем на широком фронте, а не только контрудары проводить. Но самолетов и танков мало, а потому вся надежда на орудия и минометы. Именно на последние — их начали выпускать, и много — хоть какая-то замена артиллерии, причем не такая и плохая.
— Дальность стрельбы почти в два раза меньше, огонь вражеских батарей не подавишь. А вот твои позиции противник с землей перемешает.
— Это в чистом поле, все верно — не только с землей, но и с тем дерьмом, что в мисках утром едой была. Но есть один момент, очень важный — знаешь как генштабисты согласно «писанию» о здешней местности говорят?
— Когда господь сотворил небо и землю, то здесь все друг от друга отделить не смог, — усмехнулся Мерецков, вот только глаза оставались серьезными. Он как-то даже встрепенулся что ли. А маршал Кулик неожиданно заговорил, доставая из коробки папиросу.
— Посмотрел я на германцев — прошлую войну ведь с ними фейерверкером воевал. Давили они нас тогда огнем. Крепко прижимали, вот я выводы и сделал. Орудий у нас мало, многое впустую потеряли, что годами создавали. У немцев все на маневре строится, на четком взаимодействии, а потому связи уделяется первостатейное внимание. И артиллерия у них хороша — умеют ее применять, аж тошно становится порой. И будут нас дальше бить, пока грамотно воевать не научимся, но только в чистом поле, а здесь совсем иной коленкор выходит, Кирилл Афанасьевич. Маневр у них ограничен, тут, куда не плюнь, леса и болота кругом, а вот с дорогами грунтовыми плохо, танки с автотранспортом по ним не погоняешь, особенно после дождя — небо здесь постоянно моросит. Это наш первый плюс, а у них в минус пошло. Далее еще лучше выходит — наши дивизии мельче в полтора раза, но лошадки себя покажут в грязи, а вот насчет машин сомнения изрядные. А потому стрелковые наши дивизии чуть быстрее будут их пехоты, да и перебросить их намного легче с одного края огромного болота на другой.