Кошмарное завершение такого чудесного дня.
[1] Несуществующая денежная единица, которая используется в несуществующей стране, придуманной автором (примеч. автора)
[2] «Бой-баба», буквально «Сержантище карбиньеров» – испанское выражение, означающее грубую, властную, крикливую женщину (примеч. автора)
Глава 2. Весеннее обострение
Следующее воскресение было унылым. За окнами шёл дождь, а я лежал у себя в комнате, бездумно глядя в потолок, и совершенно не хотел никого видеть. Особенно кузенов.
В спальне у меня хранилось единственное фото моей мамы, на которое я часто смотрел. Мама была настоящая красавица – хрупкая, нежная, с огромными глазами, светлыми, как океан… Мне было очень обидно, что я ничем на неё не похож – разве что копной каштановых кудрей, которые у мамы красиво вились, а у меня вечно торчат во все стороны. Даже внешне я казался чужим в семье матери, ни у кого из моей родни не было такой внешности, как у меня: орлиный нос, упрямый подбородок, густые брови, чёрные глаза, ещё и кожа смуглая – словом, всё резкое, жгучее. Дед постоянно твердил, что я пошёл в отца, хотя своего отца я вообще не видел ни разу – ни одной его фотографии не осталось. Знаю лишь имена моих родителей – Педро Гонсалес и Сильвия Мартинес. Эти имена были выбиты на их небольших надгробных плитах.
В «Акульей хижине» у меня имелась не просто своя комната, а отдельный маленький флигель для гостей в стороне от главного дома, где я и вырос. Раз в неделю сюда наведывался дворецкий, который приносил кое-какие продукты, и на этом вся забота обо мне со стороны родственников заканчивалась. Мне запрещалось появляться в главном доме и вообще как-либо беспокоить родню, а все мои желания и нужды – исключительно мои проблемы. Я давно со всем этим свыкся.
Мартинесы не всегда относились ко мне настольно плохо. Лет до тринадцати они дружно пытались «наставить меня на путь истинный», но я был неисправим – плохо учился, позорил их своей игрой на гитаре по всему городу. А затем я вылетел из одной элитной школы, куда меня отдали вместе с кузеном Адрианом… В гробу я видал ту школу. Это стало Последней Каплей, и Мартинесы окончательно невзлюбили меня. Отныне тётя и дядя просто ждали, когда мне исполнится восемнадцать, чтобы на законных основаниях выставить меня из своего дома. Честно говоря, я тоже ждал этого момента.
От нечего делать я ненадолго вышел на балкон. Ничего не менялось – дождь не переставал, монотонный, беспросветный, наводящий ещё большую тоску. Не люблю дождь. В дождь я вынужден сидеть в своём флигеле, а мне здесь даже на гитаре поиграть не разрешают. Как я мечтал все эти годы приделать замок хотя бы на дверь моей спальни, но дядя мне это категорически запрещал! Я очень надеялся, что, может, на этот раз никто из кузенов не захочет меня навестить…
Разумеется, надежды изначально были пусты – посреди дня ко мне в комнату ввалилась кузина Марсия, дочь тётки Паулы.
– Приве-ет! – она вальяжно прошла и плюхнулась в небольшое кресло. Я поражался – девчонке всего тринадцать, а она уже одевается и ведёт себя, как… распутная девка!
– Стучаться не учили? – хмуро бросил я.
– Мне стучаться к себе домой? – ухмыльнулась Марсия. В сотый раз одно и то же! У меня кончилось терпение.
– Говори, чего хотела – или проваливай! – прорычал я. Иногда мой свирепый вид способен напугать – обернувшись, я увидел, как Марсия растерялась.
– Тебя хочет видеть дедушка. Ждёт в гостиной! – отрезала она и быстро вышла.
Дедушка? Хм, это было неожиданно, и я задумался. Дедушка Фабиан Мартинес – отец всей моей родни, включая маму. Вообще, дедуля когда-то лучше всех ко мне относился – часто гулял со мной в детстве, и даже брал с собой в разные заграничные поездки. Это мои самые счастливые детские воспоминания… Правда, дедушка в итоге сильнее всех во мне разочаровался и вообще перестал общаться со мной. Неужели произошло что-то важное, раз он захотел снова меня увидеть? Поэтому я решил, невзирая на все запреты, наведаться в главный дом.
Как же редко я бываю в этом надменном богатом особняке! Осторожно озираясь, я поднимался на второй этаж, где по моим воспоминаниям располагалась большая гостиная. Из-за нужной мне двери доносились звуки тяжёлого рока и подросткового гогота. Я остановился, усмехнувшись – никакого дедушки там нет. Когда дедуля спускается из своей комнаты под крышей, все смертные кругом замирают, а мои кузены даже хрюкнуть не смеют в его присутствии. Не люблю, когда из меня делают идиота – развернувшись, я быстро пошёл прочь.