Выбрать главу
Да, я стар, но смотри: и твоя голова поседела,   А ведь от близости лет крепнет и близость сердец. 55 Если теперь я без сил, не забудь мою прежнюю силу —   Пусть я буду хорош тем, что бывал ведь хорош! Пахарь ушел на покой — но все так же его уважают;   Стар ветеран — а юнец ценит в нем прежнюю мощь; Плачет мужик, увидя, что бык от старости помер; 60   Дряхлого кормит ездок победоносца-коня; Да ведь и я не совсем лишен моих юных умений;   Вот, сочиняю стихи, а сочинивши, пою, Старость во мне уважай и присущую старости важность:   Ты и сама ведь была рада бы долго прожить! 65 Кто же захочет себя осудить, осуждая другого?   Кто же закроет путь, нужный ему самому? Если не хочешь назвать «дружком» и гнушаешься «братцем»,   То назови «отцом»: это ведь тоже приязнь. За сладострастьем почет, за любовью придет уваженье, — 70   Сила бывает слепа, ум в человеке ценней.
Так я плакал о старости лет. И меня не осудят:    Истинно горестно то, что и припомнить невмочь.
ЭЛЕГИЯ 3
Вспомнить теперь я хочу, что было в далекие годы,   Юность хочу сравнить с нынешней дряхлой порой. Этот рассказ оживит в читателе дух утомленный —   Будет после него легче и старческий стон. 5 Был я в любовном плену — в твоем плену, Аквилина:   Бледный, угрюмый, больной, был я в любовном плену. Что такое любовь и что такое Венера,   Сам я не знал и страдал в неискушенности чувств. Та, кого я любил, пронзенная той же стрелою, 10   Тщетно бродила, томясь, в тесном покое своем. Прялка и ткацкий станок, когда-то столь милые сердцу,   Праздно стояли; одна мучила душу любовь. Так же, как я, не умела она излить свое пламя,   Ни подобрать слова, чтоб отозваться в письме. 15 Только и были отрадой тоске бессловесные взоры, —   Лишь погляденьем жила в душах бесплодная страсть. Мало и этой беды: неотступно при нас находились   Дядька-наставник — со мной, с нею — докучная мать, Не утаить нам было от них ни взгляда, ни знака, 20   Ни покрасневшей щеки, выдавшей тайную мысль. Мы, покуда могли, молчаньем скрывали желанья,   Чтобы никто не проник в сладкую хитрость любви; Но наконец и стыд перестал удерживать нежность,   Сил не хватило таить пламя, что билось в груди, — 25 Стали мы оба искать и мест и предлогов для встречи,   Стали вести разговор взмахами глаз и ресниц, Стали обманывать зоркий досмотр, осторожно ступая,   И до рассвета бродить, звука не выронив в ночь. Так мы украдкой любили друг друга, однако недолго: 30   Мать, дознавшись, дает волю словам и рукам, Клином хочет вышибить клин, — но страсть от побоев   Только жарче горит, словно от масла огонь. Вдвое безумней безумная страсть свирепствует в душах:   Не умеряется, нет, крепнет от боли любовь. 35 Ищет подруга меня, прибегает ко мне, задыхаясь,   Верит, что муки ее верность купили мою, Напоминает о них, не стыдится разорванных платий,   Радостно чувствуя в них право свое на меня. «Любо мне, — говорит, — за тебя принимать наказанье, 40   Ты — награда моя, сладкая плата за кровь. Будь моим навсегда, не знай в душе перемены:   Боль для меня ничто, если незыблема страсть».
Так терзали меня любовные жгучие жала,   Я горел, я слабел и вызволения не ждал, 45 Выдать себя не смел, молчаливою мучился раной,   Но худоба и тоска все выражали без слов. Тут-то меня пожалел и пришел, жалея, на помощь   Ты, Боэтий, знаток тайн, сокровенных от глаз. Часто видя меня, томимого некой заботой, 50   А о причинах ее вовсе не знав ничего, Ты угадал, какая болезнь меня обуяла,   И в осторожных словах горе мое приоткрыл. «Молви, — ты мне сказал, — какой тебя жар пожирает?   Молви! назвавши беду, ты и целенье найдешь. 55 Вспомни: пока неведом недуг, невозможно леченье;   Злее земного огня злится подземный огонь». Стыд мешал мне сказать о запретном, признаться в порочном;   Он это понял, но все смог прочитать по лицу. «Тайной скорби твоей, — сказал он, — понятна причина; 60   Полно! от этой беды средство всесильное есть». Пал я к его ногам, разомкнул стыдливые губы,   Слезно поведал ему все, что случилось со мной. Он: «Спасенье одно — овладей красавицей милой!»   Я: «Боюсь овладеть — страшно обидеть ее». 65 Он рассмеялся в ответ и воскликнул: «О дивная нежность   Разве царица любви может столь чисто царить? Будь мужчиною, брось неуместную жалость к подруге:   Ты обижаешь ее тем, что боишься обид! Знай, что нежная страсть не боится кусать и царапать, 70   Раны ей не страшны, краше она от рубцов».