– А другие дела?
– Дело мистера Паркинсона. Мистер Обедайя Паркинсон был однажды вечером ограблен на Суон-лейн. Это рядом с кладбищем, – добавил он на тот случай, если Питт не знал. – Его довольно сильно ударили по голове, и бобби вызвал доктора Шоу, но там ничего серьезного не было. Доктор его хорошенько осмотрел, сказал, что это сотрясение мозга, и отвез его домой в своей двуколке. Мистер Паркинсон был ему очень признателен.
Питт отложил эти две папки в сторону и взял третью.
– Смерть мальчика в семье Эрмитедж, – сказал Мёрдо. – Весьма печальный случай, да-да. Ломовая лошадь испугалась чего-то и понесла. И этот мальчишка, Альберт, погиб на месте. Очень печальная история. Хороший был парнишка, ему и четырнадцати не исполнилось.
Томас поблагодарил его и послал разузнавать подробности о наследстве Уорлингэма, а сам принялся читать остальные дела, оставшиеся на столе. Все это были похожие друг на друга дела – некоторые трагические, другие с элементами фарса, случаи напыщенного самомнения и выпендрежа, выставленные на всеобщее обозрение по причине плотских слабостей. Возможно, за всеми этими рапортами о телесных повреждениях и переломанных костях стояли какие-то семейные трагедии; возможно было также, что некоторые результаты вскрытия, зафиксированные как пневмония или сердечный приступ, скрывали более мрачные причины смерти, даже акты насилия; но в документах, лежащих сейчас перед ним, не было ничего, что могло бы на это указывать. Даже если Шоу заметил что-то, то никак не отразил это в своих официальных отчетах. Всего там было семь рапортов о смерти, но даже при втором и третьем их прочтении Питт ни в одном из них не обнаружил ничего подозрительного.
В конце концов он оставил это занятие и, предупредив дежурного сержанта, вышел на уже начинающую быстро холодеть послеполуденную улицу и направился к лазарету Святого Панкраса, бросив быстрый взгляд на стоявшее на противоположной стороне улицы здание оспенной лечебницы, после чего поднялся на крыльцо перед главным входом лазарета. Он уже вошел внутрь, когда вспомнил о необходимости привести в порядок свой костюм, одернул пиджак и почистил носки сапог о заднюю часть брючин и переложил половину мотков веревки, кусочек воска, мелкие монеты, сложенные листочки бумаги и шелковый платок, подаренный Эмили, из одного кармана в другой, чтобы хоть как-то уравновесить выпирающие наружу бугры. Пальцы задержались на мягкой и тонкой текстуре изящного платочка, но лишь на секунду дольше, чем следовало. Потом Томас поправил галстук, пристроив его поближе к середине груди, и провел ладонью по волосам, приведя их в еще больший беспорядок. После чего прошествовал к кабинету управляющего и резко постучал в дверь.
Дверь открыл молодой человек со светлыми волосами и узким озабоченным лицом.
– Да? – спросил он, уставившись на Питта.
Томас достал свою карточку – экстравагантный жест, который всегда доставлял ему некоторое удовольствие.
– Инспектор Томас Питт, полицейский участок на Боу-стрит, – прочитал вслух молодой человек. – Боже мой! И что вам здесь нужно? У нас никаких происшествий не было, могу вас уверить, вообще ничего такого. Все в самом что ни на есть полном порядке. – У него явно не возникло намерения пригласить Питта в кабинет, так что они остались стоять в дверях.
– Не сомневаюсь, – успокоил его Томас. – Я пришел, чтобы кое-что разузнать в конфиденциальном порядке об одном враче, который, как мне стало известно, здесь работал…
– Все наши врачи – прекрасные люди. – Протест вырвался у него невольно, сразу же. – Если случилась какая-то неприятность…
– Никаких, насколько мне известно, – перебил его Питт. Драммонд был прав: ему будет чрезвычайно трудно чего-то добиться от них, кроме как совместной панической обороны. – Возникла весьма серьезная угроза его жизни. – Это была правда, по сути дела, даже если он и не стал обозначать эту угрозу точно. – Вы могли бы помочь нам выяснить, кто несет за это ответственность.
– Угроза его жизни? Ох, боже мой, как ужасно! Но здесь у нас никто никогда не стал бы даже думать о подобном! Мы тут спасаем жизни. – Молодой человек нервно подергал свой галстук, который, кажется, угрожал ему удушением.
– Но и у вас иной раз бывают неудачи, – подтолкнул его Томас.
– Ну… да, конечно. Мы не умеем творить чудеса. Подобное предположение совершенно необоснованно. Но смею вас уверить…
– Да, да, – снова перебил его Питт. – Могу я поговорить с управляющим?
Молодой человек негодующе уставился на него:
– Ну, если вам так нужно… Но, уверяю вас, нам ничего не известно о подобной угрозе, иначе мы сразу же сообщили бы в полицию. Управляющий – человек очень занятый, очень занятый!
– Не сомневаюсь, – солгал Томас. – Однако если этот человек сумеет выполнить свою угрозу и убьет доктора, как убил свою предыдущую жертву, тогда ваш управляющий станет еще более занятым человеком. Потому что у него останется меньше врачей, чтобы заниматься больными… – Последние его слова повисли в воздухе, тогда как стоящий перед ним молодой человек то краснел от неудовольствия, то бледнел от ужаса.
Как бы то ни было, но перепуганный и загнанный в угол управляющий, мрачный мужчина с длинными усами и редеющими волосами, был не в состоянии сообщить Питту что-то стоящее, что хоть на шаг продвинуло бы расследование. Он был гораздо более расположен вести беседу, чем ожидал Томас, не слишком преувеличивал собственную важность и значение и прекрасно осознавал огромность стоящих перед ним задач в борьбе с болезнями, которые он не умел лечить; понимал, как невежество губит даже малые успехи просвещения; имел представление о чистоте и гигиене в ситуации, когда люди практически не имеют доступа к чистой воде, к достойным условиям санитарии и хоть какой-либо канализации, все системы которой заполоняли полчища крыс. Уж если принц-консорт, супруг королевы, умер от тифа в результате скверного водоснабжения, хотя и жил в собственном дворце, что можно было сделать в жилищах простых людей, не говоря уж о бедняках и несчастных, проживающих в трущобах?
Управляющий провел Питта в маленький неубранный кабинет, в котором пахло мылом и лежалыми бумагами. Окно здесь было очень маленькое, оба газовых рожка были зажжены и горели, издавая легкое шипение. Он пригласил Питта присесть и огорченно сообщил:
– Ничем не могу вам помочь. Шоу – чертовски хороший врач, можно сказать, одаренный. Не раз видел, как он сутками напролет сидел у постели больного; как он плакал, если терял при родах мать и ребенка. – Тут на его худом лице промелькнула улыбка. – И еще видел, как он орал на какого-то надутого старого идиота за то, что тот заставляет его впустую тратить на него время. – Он вздохнул. – И еще больше орал на типа, который вполне мог бы кормить своих детей и молоком, и фруктами, но не делал этого. И бедняжки росли все кривые от рахита. Никогда не видел, чтоб человек впадал в такую ярость, как Шоу в тот день. Его аж трясло от негодования, он весь побелел. – Управляющий глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула и поглядел на Питта на удивление острым взглядом. – Мне он нравится. Мне ужасно жаль, что такое случилось с его женой. Вы ведь именно поэтому ко мне пришли? Потому что думаете, что этот пожар был устроен, чтобы его погубить?
– Это представляется вполне возможным, – ответил Питт. – У него не было каких-то крупных разногласий с коллегами, о которых вам известно?
– Ха! – Управляющий взорвался смехом. – Ха! Если вы задаете такой вопрос, значит, вы совершенно не знаете Шоу. Конечно, были! Причем со всеми – с коллегами, с медсестрами, с администрацией – то есть со мной. – В его глазах светилось мрачное довольство. – И раз уж я обо всем этом знал – могу себе представить, что это всем тут было известно, все это могли слышать. Он вообще не имеет понятия об осторожности и осмотрительности – по крайней мере, когда взыгрывает его темперамент. – Он чуть съехал вперед на своем стуле и выпрямился, глядя на Питта более напряженным взглядом. – Я, конечно, не имею в виду дела чисто медицинские. Здесь он нем как рыба – сплошная врачебная тайна. Никогда не выдавал никаких секретов своих больных, даже на консилиумах с участием других специалистов. Сомневаюсь, что он хоть раз в жизни слушал или передавал какие-то сплетни. Но вот темперамент у него – это же прямо порох, индийский карри, особенно когда он видит несправедливость или жульничество. – Управляющий пожал плечами. – Он не всегда бывает прав, но когда выяснялось, что был не прав, он обычно менял свою точку зрения, хотя и не сразу.