Тем более что все предупреждающие надписи – на иллихейском, они этого еще не проходили. Знание тоже может быть оружием.
«Ты должен был пойти к куратору и подать на них жалобу, – сказала потом Миури. – Здесь не твоя страна, а Иллихейская Империя, и у нас есть законы. Таким, как эти, полугражданства не дают, их используют в качестве государственных невольников. Мы ведь берем иммигрантов не для того, чтобы разводить у себя импортный криминал, нам своих проблем хватает. Кураторы не могут за всем уследить, но если бы ты сообщил, что происходит, этой банде не позволили бы продолжать в том же духе. Ты поступил как малолетний школьник! Да еще приобрел аксессуар, от которого не можешь избавиться…»
Этот разговор состоялся еще до того, как удалось снять с его запястья злополучный браслет.
Выманить их из Нойоссы оказалось проще простого. В столовой, выбрав момент, когда один из шайки, Трефа, вертелся рядом, Ник рассказал Марку, добродушному флегматичному парню, что у него завтра свидание с местной девушкой. Стройная, красивая, длинные желтые волосы, похожа на голливудскую кинозвезду. Он с ней якобы на улице познакомился. У ее семьи домик с огородом на конечной станции, там они и встретятся, она сама предложила, а ее родители в это время будут в городе и ничего не узнают. Нику впервые пришлось так длинно и складно врать. Неизвестно, поверил ли Марк, слегка удивленный его неожиданной откровенностью, но Трефа на приманку попался.
Билет стоил недорого, деньги у Ника были. Нойосса – не только перевалочный пункт для иммигрантов, там живут иллихейцы, как в обычном городе, и при желании можно подработать дворником, грузчиком или что-нибудь еще в этом роде. Ник по утрам подметал улицу перед продовольственным магазином. Платили немного, но на всякие мелочи хватало.
У шайки тоже деньги водились: едва освоившись, они обложили данью других русских иммигрантов.
План сработал. Посла завтрака враги пришли на вокзал вслед за ним. Сели в другой вагон – видимо, не хотели спугнуть его раньше, чем он приведет их к своей желтоволосой девушке.
Откинувшись на спинку жесткого кресла, Ник смотрел в окно и улыбался. На север убегали заросшие зеленым, зеленовато-бурым и бордовым кустарником откосы, засеянные неведомыми злаками поля, субтропические рощицы, кишащие птицами и трапанами. Луга, на которых паслись коровы, овцы и козы, издали такие же, как на земле, а вблизи с отличиями, заметными даже для человека из города (на Земле коровы не бывают четырехрогими, а овцы – полосатыми). Изредка проплывали сельские домики: центральная часть – под высокой двускатной кровлей, справа и слева лепится пара кубических пристроек с плоскими крышами-террасами, распространенная здесь архитектура.
Все это убегало навсегда. Или наоборот: никуда оно не денется, останется на месте, это Ник сбежит туда, откуда не возвращаются. Время от времени он сглатывал горький комок. Он сам так решил и поворачивать назад не собирался, но что-то в нем протестовало против принятого решения.
Поезд состоял всего-то из четырех вагонов, и тащил их дряхлый паровозик, судя по его виду, заставший на троне еще прадедушку нынешнего императора. Вагоны были ему под стать: лак на рассохшихся фанерных панелях потрескался и облез, медная окантовка окон покрылась патиной, привинченные к полу деревянные кресла с полукруглыми спинками пошатывались и так скрипели, что порой заглушали перестук колес.
На конечной станции Ник выскочил на перрон, как только поезд остановился, и почти бегом, не оглядываясь, направился в ту сторону, где вздымались бурые, белесые и желтовато-серые горы Пятнистого отрога. Он знал, что враги увяжутся за ним, и не хотел получить напоследок еще одну порцию издевательств.
Если он первым пересечет рубеж – он, наверное, и умрет первым? Какое это имеет значение…
Местность постепенно повышалась, плохая каменистая дорога, петляющая меж огородов, шла в гору. Среди грядок стояли раскрашенные домики – попадались и совсем ветхие, и новенькие, но сразу видно, что в них не живут, только ночуют, приехав на три-четыре дня. Настоящих деревенских усадеб тут не больше десятка.
Ощущалась ли в этом местечке какая-нибудь особенная угнетающая атмосфера – на этот вопрос Ник не смог бы ответить. В первый раз он побывал там с экскурсией, одногруппники оживленно болтали, обменивались впечатлениями – не та обстановка, чтобы уловить настроение местности. А во второй раз он был слишком подавлен и чувствовал себя, как приговоренный к смерти, это опять же неподходящее состояние для того, чтобы составить верное представление об окружающей среде.
Позади, в отдалении, знакомые голоса – значит, шайка у него на хвосте.
Огороды сменились зарослями бурьяна. С размахом, в человеческий рост… Это не то место, куда приводил их экскурсовод, но разницы нет, главное – оказаться по ту сторону рубежа.
В заросли уходит тропинка. Ник пошел по ней, раздвигая высоченные шершавые стебли, и скоро наткнулся на изгородь из жердей. А вот и столб с табличкой:
ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН!
ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!!!
К югу от изгороди такого разгула сорняков не было. Полого поднимался вверх каменистый склон, поросший робкими пучками травы да еще кустарником с красными и лиловыми ягодами, похожими на малину, а дальше виднелась на фоне яркого голубого неба неожиданно близкая гора.
Кто-то шел по тропинке. Не они, кто-то другой. Ник инстинктивно отступил.
Старик с клюкой и корзиной. Потрепанная тужурка, залатанные на коленях штаны, очки с обмотанной нитками дужкой и толстыми зелеными стеклами. Он двигался неспешно, с одышкой. Наверное, появился с боковой тропинки, поэтому Ник не заметил его раньше.
Дотащившись до изгороди, старик прислонил клюку к столбу, поставил корзину на землю, подергал одну жердь, другую… Вытащил их, с кряхтением протиснулся в лаз, прихватив с собой корзину и клюку.
По ту сторону рубежа он первым делом низко поклонился и что-то произнес – Ник разобрал обрывки фразы: «с милостивого разрешения господина этих мест» и «на варенье».
После этого коротенького ритуала дед начал обирать с ближайшего куста ягоды. Земля не разверзлась, никакие монстры не набежали.
«Здесь совсем как у нас, – подумал Ник с легким разочарованием. – Была бы дырка в заборе…»
За бурьяном послышались громкие возгласы, дурашливый гогот. Ник двинулся вбок, стараясь производить как можно больше шума, даже напевая вслух прерывающимся голосом. Пусть эти подонки его услышат и пойдут за ним. Надо увести их подальше от старика: тот вряд ли сможет дать отпор, и поблизости никого нет.
Продравшись через заросли, весь исцарапанный, он неожиданно очутился на пустыре. Кое-где торчали камни в полтора человеческих роста, белесые, словно кто-то пытался их побелить. По другую сторону рубежа было то же самое. В дебрях злобно матерились, все ближе и ближе.
Ник без труда перемахнул через пошатнувшуюся изгородь. Ничего не произошло. Он находился на территории пожирателя душ (если верить учебнику – самого могущественного в Иллихее пожирателя душ), и хоть бы что… Но ведь тот не обязан нападать сразу? В конце концов, он один, а владения у него громадные, целый горный хребет со всеми отрогами.
Вспомнив старика, Ник тоже слегка поклонился, как самурай в японском фильме, и тихонько пробормотал: «Я пришел сюда, чтобы умереть».
Фильм он видел в Москве, в видеосалоне. Холодная прокуренная комнатушка на первом этаже какого-то общежития, консоль с телевизором, три десятка стульев. Это в самом начале его скитаний, когда он еще не был таким грязным, как под конец, и один из вахтеров, афганец Гена, разрешал ему ночевать в вестибюле на продавленном диванчике. В придачу Ник бесплатно смотрел видео, устроившись в углу полутемной комнаты, прямо на полу. Он тогда всяких западных фильмов насмотрелся, но продолжалось это две-три недели, потом Гена куда-то исчез, а другие вахтеры не пускали во вверенную им обшарпанную общагу постороннего оборванца.
Из зарослей долетали шорохи и ругань. Верхушки сорных трав покачивались – колючие малиновые шары, зеленые копья, растрепанные султаны шелковистого серого пуха.