– Звонил очень приятный молодой человек, – сказала мать. Она закончила расставлять гладиолусы и теперь снимала перчатки. – Он попросил тебя, я сказала, что тебя нет, и мы немного поболтали. Дорогая, а ты мне про него не рассказывала. – Мать надела очки, висевшие на декоративной цепочке через шею, – дала понять, что вышла из декадентского, капризного состояния духа и примеривает облик женщины интеллигентной, передовых взглядов.
– Он представился? – спросила Кристин. У нее было много знакомых молодых людей, но они не так часто звонили: свои деловые вопросы они решали с ней в кофейне или после занятий.
– Он человек другой культуры. Сказал, что перезвонит позднее…
Кристин призадумалась. Она знала немного таких представителей другой культуры, в основном из Великобритании, и они были членами Дискуссионного клуба.
– Он изучает в Монреале философию, – подсказала мать. – Судя по говору, он француз.
И Кристин начала припоминать того человека в парке.
– Я как раз не думаю, что он француз, – сказала она.
Мать снова сняла очки и рассеянно щупала наклоненный гладиолус.
– Ну, во всяком случае, у него был французский говор. – Мать задумалась на мгновение, с цветочным скипетром в руке. – По-моему, будет неплохо, если ты пригласишь его на чай.
Мать Кристин старалась как могла. У нее были еще две дочери, и обе пошли в мать, красивые. Одна уже благополучно замужем, да и у другой определенно не будет проблем. Подруги успокаивали ее насчет Кристин, приговаривая: «Она не толстая, у нее просто широкая кость, в отца», или: «Кристин пышет здоровьем». Две другие дочери никогда не были общественницами в школе, но поскольку Кристин, скорее всего, никогда не будет красивой, даже если похудеет, ей остается только быть спортивной, политически активной. И хорошо, что у нее много интересов. Мать при всякой возможности старалась поощрять интересы дочери. И Кристин чувствовала, когда мать слишком лукавит: в голосе ее позвякивал упрек.
Кристин знала, что теперь надо бы изобразить радость, но ей ничего не хотелось изображать.
– Я не знаю. Подумаю, – уклончиво ответила она.
– Ты какая-то усталая, солнце мое, – сказала мать. – Может, хочешь молока?
Когда зазвонил телефон, Кристин принимала ванну. Особо мечтательной девушкой она не была, но в ванной часто представляла себя дельфином – эта игра досталась ей от служанки, что купала ее в детстве. Теперь Кристин слышала, как в холле колокольчиком звенит голос матери, а потом в дверь постучали.
– Кристин, тебе звонит этот милый студент-француз, – сказала мать.
– Скажи ему, что я ванной, – ответила Кристин громче, чем следовало. – И он не француз.
Кристин прямо слышала, как нахмурилась ее мать.
– Это будет не очень вежливо, Кристин. Думаю, он не поймет.
– Хорошо, – сказала Кристин. Она вылезла из ванной, обернула розовое крупное тело полотенцем и прошлепала к телефону.
– Алло, – сердито сказала она. По телефону он даже не казался жалким – он раздражал. Удивительно, как он ее нашел: скорее всего, обзвонил по телефонной книге всех абонентов с такой же фамилией, пока не натолкнулся на нее.
– Это твой друг.
– Я поняла, – ответила она. – Как поживаете?
– Я очень хорошо. – Последовала долгая пауза, и Кристин так и подмывало сказать: «Ну, тогда пока» – и повесить трубку. Но она чувствовала, что в дверях спальни замерла мать, точеная как статуэтка. Потом он сказал: – Надеюсь, ты тоже хорошо.
– Да, – ответила Кристин. Она не собиралась поддерживать разговор.
– Я прихожу на чай, – сказал он.
Это заявление застало Кристин врасплох.
– Вы серьезно?
– Твоя приятная мама пригласила меня. Я иду четверг, в четыре часа.
– О, – неучтиво заметила Кристин.
– Тогда до встречи, – сказал он тоном человека, освоившего трудную идиому.
Кристин положила трубку и прошла через холл. Мать с невинным видом сидела в кабинете за письменным столом.