— Ладно, Милана, — сказала я себе, — не зацикливайся на незначительных вещах!
Моя мысль вернулась к Виктору. Он-то точно сможет мне объяснить события последних дней.
— Где Виктор? Он и расскажет мне всё!
Я не могла просто лежать без дела, когда нерешённые вопросы буквально давили со всех сторон. Но, судя по всему, я смогла закрыть Роналис.
— Я смогла закрыть Роналис! — сказала я, не веря своим словам, и хлопнула здоровой рукой по одеялу.
Жаль, нельзя засчитать это как сдачу экзамена. Напротив, об этом нельзя никому рассказывать. Если узнают, что роналис меня слушается, меня запрут в храме навсегда.
— Надо лорду об этом сказать. Хотя нет, чушь! Он что, сразу бросится каяться? Если бросится, то утащит и меня за компанию. Нет, надо поговорить, но осторожно…
Я лежала в тишине, размышляя ни о чём и обо всём сразу. Внезапно мне вспомнился разговор с лордом, где я сказала, что мне всё равно на линг, потому что ради него я потеряла слишком многое.
Как странно. Обычно люди дорожат тем, ради чего отдали многое. У меня по-другому. Линг был моим врагом, который лишил меня детства, семьи и спокойной жизни, несмотря на то, что он был частью меня. Тогда мне казалось, что единственный способ отомстить — это разорвать связь с ним, чтобы он больше не питался мной и не был частью меня.
А сейчас? Сейчас я не знаю. Я спасла много душ, работая с врагом. Даже одного живого человека. Возможно, это достойная компенсация за разбитое детство. Быть чем-то большим для мира, чем просто человеком… Но являюсь ли я чем-то большим?
Когда вернулась Лися с подносом еды, я мысленно возвысила её до лику святых. Съев всё до крошки, я приняла ванну, обнаружив на теле десяток новых синяков и царапин, отливающих палитрой от бледно-розового до баклажанного. Всё вместе выглядело плохо, но в целом я могла сказать, что ещё довольно сносно.
Когда Лися принялась остригать сожжённые волосы, я не чувствовала ничего. Но её скорбная гримаса говорила о многом.
Слишком долго я искала хорошее во всём, цеплялась за иллюзию везения, мотаясь от случая к случаю. Элизабелла забыла предупредить: злоупотреблять этим нельзя. Ты теряешь не просто вкус жизни, но и способность его ощущать. И я чуть было её не лишилась.
— Я позову милорда, он просил… — вырвала меня из раздумий Лися.
— Хорошо. Я сама пойду, как только переоденусь.
— Ой, дура старая! — хлопнув себя по лбу, воскликнула Лися. — Сейчас, сейчас!
Она вытащила из соседней комнатки красивое платье бежевого цвета.
— Вот, лорд подарил, — довольно сказала она, сделав шаг ко мне.
— Не надо! — я вытянула здоровую руку, словно ограждаясь. — Лися, прошу, принеси какое-нибудь из моих платьев.
Происходящее с лордом мне решительно не нравилось.
— Хорошо, — прерывисто кивнула Лися. — Ты, пожалуйста, сядь. Нога, небось, ещё болит.
Я сидела и ждала свое платье, обдумывая, как вести разговор с лордом. Вопросов было слишком много, а ответы казались недоступными.
Глава 20
Переодевшись, я вышла из комнаты. В коридоре никого не было. Я решила, что самым верным решением будет отправиться в кабинет лорда, надеясь, что он там. Мне срочно нужно было поговорить с ним о произошедшем. И, честно говоря, было крайне любопытно узнать, как изменилось его поведение после того, как я закрыла Роналис.
Хотелось поговорить с Виктором, но его нигде не было, что настораживало. А вдруг он освободился? Но эта мысль казалась откровенным бредом: Виктора держали задолго до появления Роналиса. И как я могла бы помочь Виктору сейчас? Да так же, как и раньше — никак. Единственное, что мне было понятно, это необходимость вернуть Роналис в храм. Этим я и займусь.
Я постучала в дверь кабинета и услышала короткое:
— Войдите!
С тщательно скрываемым любопытством я шагнула внутрь. На протяжении всего пути от комнаты до кабинета меня преследовала одна странная мысль:
«Как изменится обстановка вокруг лорда? Как изменятся впечатления?»
Роналис, по словам верховных, создаёт тяжёлую ауру у тех, с кем связан. Поэтому разговаривать с верховными в храме всегда было невероятно тяжело: они пользовались Роналисом годами. Я привыкла к этой тяжёлой атмосфере, но не могла представить, что её можно снять. Тогда верховные предстали бы перед людьми в своём истинном виде.