– Послушай: «Мейер Лански – маленький, тщедушный, злобный, с изможденным лицом человек, которому суждено голодать до скончания века. Глаза у него были такими же черными, как и волосы, огромные уши оттопыривались. Пронизывающий собеседника взгляд заставлял забывать о его огромном носе, бледном лице и только следить за его отвислой губой, которая чуть вздрагивала, роняя с трудом выговариваемые слова…»
Генерал Макаров швырнул книгу на стол.
Он? – спросил Иван Егорович.
Наверно, – пожала плечами Маргарита, – кто его знает… Я никогда Мейера Лански не видела. И разве что в гробу хотела бы увидеть. В белых тапочках… Главное в другом. Затеяно все было в расчете погубить репутацию Василия. О нем знают т а м, и этой акцией собирались скомпрометировать как офицера, командира атомной подводной лодки. Ведь кто бы его пустил в океан, зятя уехавшего на Запад человека?!
Никто, – ответил генерал Макаров.
Для этого все и затевалось, весь этот шум и гам, скандал – мешебейрах по поводу воссоединения семьи и разных там прав человека… Будто у нас с Василием не семья и наши человеческие права в расчет ими не принимаются.
«Верно говоришь, сноха, – с теплым чувством к Маргарите подумал Иван Егорович. – Все у них четко и с прицелом продумано. Раз – и нет у русских прекрасного командира-подводника, человека уникальной профессии, которую не оценишь ни в рублях, ни в долларах. Старый прием – купить подставное лицо, а затем убрать того, кто ими определен в жертву. Какими надо быть нам прозорливыми, дальновидными, чтобы противостоять этим многоопытным интриганам…»
Воссоединиться ему, старому дураку, видишь ли, захотелось, – вслух сказал Иван Егорович. – А то, что родная дочка здесь остается… это он -соображал? Я уж не говорю о том, какую Осип неприятность Василию подбросил. Ведь когда-то кровь проливал за Родину, а тут вдруг решил от нее отвернуться!
Так я же не раз об этом отцу твердила, – вздохнула невестка.
Они помолчали.
Ну и что же теперь Иосиф? – спросил генерал Макаров у снохи.
Он тут же отправился на Центральный телеграф и дал в Тель-Авив телеграмму. Так и написал: «Напрасно ждете тчк Вызов возвращаю тчк». А дальше написал… – Маргарита засмеялась.
Ну что же ты остановилась? Послал их куда подальше, что ли?
Отец добавил два только слова: «А шейнем клейнэм!»
Это очень неприлично? – спросил с улыбкой Иван Егорович.
Так себе, – сказала Маргарита. – Для них будет в самый раз… Ведь я чувствовала в этой истории подвох, чувствовала! И отцу сколько раз говорила. Куда там! Заладил как попугай: «Они остались одни, бедные женщины. Мой долг брата…» А его долг отца? Вы правы… Обо мне с Василием он не подумал. Миссионер какой выискался!
Ладно, успокойся, – остановил ее Иван Егорович. – Пойдем, Маргарита, к столу.
Но я ведь главное забыла вам сказать… Еланский, отец, значит, просил вам передать… Он сказал, что если его можно простить за все это, то на коленях в Шимолино приползет.
– Пусть едет на электричке, – усмехнулся генерал.
До взрыва плотины на озере Лебяжьем оставались считанные минуты.
Замполит Шапошников был с Макаровым на постоянной связи. Сейчас Юрий Иванович находился в оголовке пусковой установки, устранял неисправность в системе наддува топливных баков.
«Что же произошло с дросселями в магистралях? – думал он, энергично работая у баллонов, чтобы наглухо перекрыть стравливание газа в баки. – Наверно, подземный толчок сказался и здесь. Сдвинулся трубопровод, образовался зазор в клапанах. Да мало ли что могло произойти! Главное – возникла опасность взрыва ракеты».
Закончив работу, Макаров позвонил Сергею Шапошникову:
Как сейчас?
Давление не увеличивается, – ответил замполит.
А с чего бы ему увеличиваться, если наглухо перекрыл систему и автоматику отключил. Ты сообщил начальству?
Конечно! Сказали, что ждут от нас сигнала: все исправлено.
Ну тогда доложи, что полный у нас порядок. Не взорвется наш «Громобойчик», не введет в искушение противника. А боевой приказ?
– Еще не сняли.
– Тем более. Значит, я возвращаюсь. Пусть взрывают плотину. До встречи!
Сергей Шапошников отключился от пусковой установки, где находился сейчас его командир, и стал связываться с соединением.
Макаров же еще раз проверил, надежно ли затянул газовый вентиль, и в последний раз, будто прощаясь, подошел к боеголовке, приложил руку к контейнеру. В нем, словно в коконе, пряталось огромное тело ракеты.
«Какая силища! – подумал он. – Вот бы ее – да на пользу человеку. Ан нет, на погибель тебя сочинили…»
Впрочем, командир ракетной части прекрасно понимал, что эта могучая техника не может быть сама по себе ни злой, ни доброй. Только люди определяют, каким принципам будут служить придуманные ими големы. Надо надеяться – добру…
А все от раздвоения и последующего противопоставления друг другу. Сначала противостояние, затем абсо лютизация этого процесса, метафизическое огрубление его. Только ведь нынешняя ситуация исключает иной подход, кроме полного и безоговорочного уничтожения и межконтинентальных ракет.
– До скорого свидания, – сказал Макаров ракете и повернулся к выходному люку.
Через люк кто-то спускался в шахту.
… В ожидании командира части вертолет висел над бетонированной площадкой рядом с пусковой установкой. Как только Макаров покажется на поверхности, закроет люк запасного хода в оголовок на замок, подбежит к выпущенной лестнице и… Можно будет уносить ноги с этого места, оно после взрыва плотины будет накрыто водяным валом.
По майор не показывался, хотя те пять минут, о которых он сказал летчику и Зое Федоровне, порывавшейся пойти с ним вместе, уже истекли. Гаенкова то и дело смотрела на часы, стараясь сделать это незаметно, ведь рядом находился Юрашка Макаров. Она, естественно, не хотела, чтоб ее беспокойство передалось сыну командира.
Оба мальчишки все норовили попасть в кабину пилотов и особых хлопот не доставляли. А вот сама Зоя Гаенкова места себе не находила. То ей представлялось, что командир, пробираясь в хитросплетениях различных устройств, упал и разбился, сломал ногу, лежит без сознания или потерял способность двигаться, тщетно зовет со на помощь. А может быть, отравился газами, в которые превратилось протекшее топливо; о том, что оно крайне ядовито, Гаенкова конечно же знала. У них в части, в музее при Доме офицеров, висела картина, изображавшая подвиг офицера-ракетчика, который, рискуя жизнью, перекрыл поступление топлива в разорванный шланг при заборе реальных компонентов. Солдат он спас, а сам погиб, бедолага…
Картины несчастий, происшедших с Юрием, одна страшнее другой, чередой проходили в сознании Зои. Наконец она вскочила с сиденья и бросилась к выходу, у которого дежурил один из летчиков – страховал выброшенную металлическую лесенку.
– Вы куда, доктор? – спросил он.
– Надо посмотреть, что с командиром. Может быть, случилось что, – строго, тоном, не допускающим никаких возражений, проговорила Гаенкова.
«В конце концов, я врач, – внушала она себе, спускаясь по лесенке на бетонные плиты. – И мой долг – находиться рядом с ним!»
Зоя все надеялась, что не успеет дойти до люка, а тут и Юрий из него покажется. Но вот она, отброшенная в сторону крышка…
Командир не появлялся. Самые худшие предположения охватили женщину, и Зоя решительно полезла в оголовок пусковой установки.
«Что-то произошло?» – вскинулось в сознании Макарова, и командир бросился к начальнику медслужбы. Гаенкова уже спустилась и высматривала майора, которого пока еще не сумела разглядеть в непривычной для нее обстановке. Но когда Юрий вдруг появился перед ней живой и невредимый, ноги у Зои подкосились, она едва не упала и, подхваченная командиром, уткнулась ему в грудь, зарыдала.
– Что?! – закричал Макаров. – Что случилось, Зоя?! Зачем вы здесь? Надо немедленно выбираться… Быстро вылезайте отсюда!
Он едва ли не на руках подтащил врача к трапу и принялся подталкивать ее, понуждая ставить ноги на металлические скобы и держаться за них же.