В итоге капитан Престон и его солдаты были взяты под стражу. Отдавать служивых людей на съедение по политическим соображениям в те времена считалось непозволительным, но то, что суд должен быть открытым и гласным, а приговор строго соответствовать преступлению, власти понимали. Поступить иначе означало бы подтолкнуть «умеренных» в стан «патриотов». Проблема заключалась с том, что ни один из «юристов Бостона» не соглашался защищать подсудимых. Все понимали, что выиграть дело не так уж сложно, но жить, а тем паче делать карьеру в Бостоне после этого будет затруднительно. Взялся за дело только Джон Адамс, довольно известный лойер из городка Престона, считавшийся одним из видных «патриотов». Его отговаривали, и сам он тоже понимал, чего это может стоить, но, как позже писал в мемуарах, «даже если бы моя репутация была испорчена, казнь бедных солдат впоследствии стала бы пятном на этой стране, не менее грязным, чем казни ведьм в былые времена. К тому же я рассчитывал доказать властям, что размещение гарнизонов в мирное время чревато нежелательными инцидентами, и мне это удалось, что было оценено по заслугам, и таким образом, я, поступив по-христиански, был еще и вознагражден общественным доверием».
Жизнь показала, что он не прогадал: действительно, публичное обоснование нежелательности пребывания военных в городе было в итоге признано более целесообразным, чем показательная расправа с солдатиками, и на политической деятельности лойера его поступок, несмотря на кратковременную обструкцию, никак не сказался, напротив, позже он даже стал вторым президентом США.
Иного не дано!
Впрочем, это было позже. Пока же Адамсу удалось подобрать команду (еще двух юристов). Чтобы приглушить страсти, суд отложили на несколько месяцев, а присяжных, вопреки обычаю, избрали не из местных. В конце октября состоялся первый суд, над командиром, — и, к огромному неудовольствию публики, капитан Престон был оправдан, поскольку доказал, что не приказывал открывать огонь (доказать это было несложно, поскольку он в момент выстрелов пребывал в крайне неудобном месте, чтобы отдавать такую команду). Спустя месяц судили солдат. Адамс строил защиту на утверждении, что подсудимые бесспорно подверглись «беспричинному и жестокому нападению толпы уличных подростков, негров, цветных, ирландских пьяниц и прочего сброда», и имели полное право сопротивляться. Выяснять, утверждал он, следует только степень угрозы: если в опасности была жизнь, солдаты невиновны, а если нет, то виновны разве что в неумышленном убийстве. Жюри, выслушав показания свидетелей, согласилось с защитником. Шесть солдат были оправданы, еще двоих, стрелявших несколько раз, чуть было не признали виновными, но Адамсу все же удалось добыть доказательства, позволившие оправдать и их (пятый погибший, по имени Патрик Карр, незадолго до смерти дал официальные показания на дому, в присутствии священника, а тот передал их адвокату).
Но все это уже не имело ровным счетом никакого значения. В конце концов, никто ни лично капитану Престону, ни бедным служивым зла не желал. Главное, что появился повод. По всем колониям, от Вермонта до Джорджии, полетели красочные, в основном, естественно, анонимные описания трагедии типа классического бестселлера «Полное и правдивое описание ужасной бойни и резни, испытанных мирными и добропорядочными гражданами славного города Бостона от рук бесчеловечных солдат 29-го полка, который вместе с 14-м полком ныне попирает права добрых верноподданных Его Величества Короля Георга». А то и круче. Просвещенное общество читало, ужасалось злодеяниям тирании и проникалось мыслью, что так жить нельзя.