К телефону подошел Фридрих.
— Подождите, — сказал он. И, помолчав, добавил: — Дайте им десять минут! К вам едет Шнецер. Ждите!
Чиллери в задумчивости положил трубку. Он возвратился в зал заседаний.
— В вашем распоряжении десять минут! — объявил он. — Не вздумайте с кем-либо сноситься.
Он сделал глазами знак полицейским; министры остались одни. В приемной путчисты закурили. Какой-то полицейский офицер взглянул на часы.
— Неприятностей не будет? — спросил кто-то.
— Неприятностей? — переспросил Чиллери.
Капитан Надь пренебрежительно махнул рукой.
— Они все обмочились, — сказал он.
— Тише! — прикрикнул на него Чиллери.
Одного сыщика он послал к воротам навстречу генералу Шнецеру.
Драгоценные минуты истекли. Каждая минута казалась годом. Кое-кто из заговорщиков слегка побледнел. Если румынам или какой-либо из миссий Антанты вдруг взбредет в голову…
Чиллери нервно зевнул. Но тут же вздохнул с облегчением, завидев входившего генерала Шнецера. Шнецер был в штатском; предварительно он побывал в военном министерстве. Все обошлось как нельзя лучше. Он явился в министерство в гражданском платье и просто сообщил, что руководство министерством берет на себя. Начальник канцелярии министра, полковник, отдал честь. Дело было улажено.
— Пошли! — сказал Шнецер, после того как Чиллери доложил ему о сложившейся обстановке. На это ему потребовалось две минуты.
Все вошли в зал заседаний.
— Прошло тринадцать минут! — констатировал полицейский офицер.
Шнецер обратился к министрам.
— Я генерал Шнецер, — объявил он. — Господа, подпишите заявление об отставке, иначе вы будете арестованы.
Это звучало так, словно он скомандовал: «Направо, марш!»
Генерал приглаживал волосы, лежавшие как-то неестественно; злые языки утверждали, что он носил парик.
Несколько секунд длилось молчание.
Министр культов и просвещения с пышными усами и густыми бровями, один из старых, необыкновенно эффектных народных ораторов социал-демократической партии, спросил:
— Чьим именем?
— Именем объединенных контрреволюционных партий.
— По какому праву? — спросил министр.
Шнецер пожал плечами.
— Если угодно, по праву сильнейшего! — сказал он.
Министр культов и просвещения встал.
— Господин генерал! — начал он. Говорил он немного патетически и сопровождал слова широкими жестами.
Юрко не сводил глаз с пышных черных усов министра, закрывавших его губы. В то, что говорил министр, он и не пытался вникать. Но вдруг раздался голос Пейдла:
— Господин генерал, если… если мы подпишем заявление об отставке, какова будет… наша участь?
Юрко вздохнул с облегчением. «Наконец-то», — подумал он.
— Я отвечаю за вашу жизнь, — сказал Шнецер.
Кто-то громко вздохнул.
— Как ответственное лицо, которому поручено руководство военным министерством, — продолжал Шнецер, — именем вновь созданного временного правительства я отвечаю за вашу личную безопасность.
В зале стояла тишина.
— Следовательно, мы можем идти домой? — спросил кто-то.
Шнецер, Чиллери и Фаркаш переглянулись.
— Видите ли… возможно, нет, — пожимая плечами, сказал Шнецер. — Я считаю более целесообразным… чтобы сегодня вы не покидали это помещение.
— А вдруг с вами что-нибудь случится, — сказал Чиллери, ехидно улыбаясь.
— С завтрашнего дня вы можете находиться в своих квартирах, — сказал Шнецер, — я могу приставить к вам вооруженную охрану… Это не домашний арест… Это только в интересах вашей личной безопасности.
— Со своей стороны… — сказал министр финансов Миакич и, пожимая плечами, кивнул в сторону Пейдла.
Хаубрих неуверенно развел руками. Министр культов и просвещения сидел, понурив голову. У Книттельхоффера начался приступ удушливого кашля.
— Я подписываю свою отставку, лишь уступив насилию, находясь в подневольном положении, — довольно кислым тоном проговорил наконец Пейдл…
Поручик Штерц курил уже третью сигару; солнце давно спустилось за Крепостную гору, в полутемном кабинете начальника Главного полицейского управления мрак все сгущался, а из Буды еще не было вестей. Советник полиции Секей уже ушел. В кабинете, кроме министра внутренних дел, молчаливого главного бургомистра и совсем приунывшего начальника полиции, находились лишь Иловский, поручик Штерц, какой-то штатский господин, артиллерийский капитан и у двери полицейский с винтовкой.
Министр внутренних дел несколько раз пытался завязать разговор. При всяком удобном случае он твердил, что он не коммунист, а социал-демократ. Его имя ничем не запятнано, никакие огульные обвинения не могут быть возведены на него из-за неблаговидных деяний коммунистов. Иловский сперва поддерживал разговор.