— Мне… больно… ноги…
— Тебе помогут. Они уже близко. Слышишь шум?
Она задумывается, смотрит куда-то вверх.
— Да.
— Нас спасут, — говорю ей я. Смотрю на неё. Вытираю слезы с её щёчек. Касаюсь пальцем маленького носика, надавливаю на него слегка и, улыбаясь, говорю:
— Пииииип. Кнопка.
Она сжимает своей ладонью мою.
— Что случилось папа? В её голосе отчаяние и боль.
— Не знаю, — отвечаю я искренне. Ведь я, и правда ничего не знаю.
— Скоро придут дяди и спасут мою маленькую фею. Ты будешь жить долго, долго… — но уже без меня, хочется добавить мне, но я молчу. Сосредоточиваюсь на коричневых вкраплениях в зрачках её глаз, маминых глаз. Теряю сознание, и на этот раз утопаю в темноте навсегда.
D. Elfman. (На память о том, как я умер)
Пол ночи я не мог уснуть. Всё крутился в кровати, комкая одеяло, одолеваемый образами мною же придуманных историй. Моих страхов. Предчувствие неподвластного мне зла, терзало душу в минуты, когда глаза мои, наконец, сомкнулись и не отпускало до самого утра мучая мозг кошмарами, в которых я вновь видел ту женщину на дороге.
Раз за разом она возвращалась ко мне в видениях, словно бы боялась быть забытой. Временами её не было неделями. Иногда она отсутствовала месяцами, но всегда возвращалась, ибо я ждал её.
Как и прежде я видел её распластанное тело на пыльной дороге. Она лежала приблизительно в ста метрах от мигающего дорожного фонаря и где-то в двухстах от меня, остолбеневшего от ужаса школьника, который ещё минуту назад думал о сверкающих бронзой волосах девчонки из параллельного класса, что поглядывала на меня изредка, ехидно улыбаясь. Теперь же всё застыло, вокруг меня и той женщины, в безоговорочной кончине которой, я был убеждён. Так, наверное, чувствуют смерть… кожей, волосами. Запах. Застыло всё, кроме тусклого мерцания фонаря. Помню что подумал почему-то, о бессмысленных потугах частых взмахов крыльев какого-то огромного мотылька, который, подобно существу мыслящему, пытался оградить моё сознание от увиденного. Отвлечь.
Я увидел в той женщине мать, ещё до того как различил отдельные детали её одежды или внешности. Заметил я и человека — всего лишь тёмную фигуру в тени кустистого дерева, который сорвался с места, крепко зажав в руке её сумочку.
Было темно, и запомнил я лишь то, как билась та сумочка о его ногу при беге и была вроде бы красного цвета в тон розовому драповому пальто мёртвой женщины, но я мог и ошибаться. Я верил в то, что эта женщина моя погибшая мать. Верил, даже тогда, когда она, лишь слегка пошевелила рукой, сметая в сторону пыльный гравий, а затем начала приподниматься с земли, то отряхивая пальто от грязи, то хватаясь за голову. Вероятно, кровь на ладони шокировала её не меньше чем грязь, потому как она вдруг вскочила и помчалась по дороге в направлении своего обидчика.
— Да ты хоть знаешь, есть ли там деньги, придурок? — закричала она удаляющейся фигуре, а потом вдруг остановилась и посмотрела на меня, словно заметила, что за ней безмолвно наблюдают. Маленький мальчик с рюкзаком наперевес. Остолбеневший взгляд, растрёпанные волосы, сильно запачканные на коленках джинсы и баскетбольный мяч в руках, крепко прижатый к груди. Она не была моей матерью, конечно. Ведь моя мать два года уже как мертва. Но в те недолгие секунды я снова встретил любимое лицо. Будто она хотела спросить меня: Что ты делаешь здесь, малыш? Как же мне хотелось верить, что это именно она. Две секунды и лицо её исчезло в темноте.