Я пришёл в себя уже после того как она скрылась за поворотом. Когда мерцание недавно зажжённого фонаря прекратилось, и дорогу осветил ровный жёлтый свет. Тихо шагая вперёд, я двинулся к месту на котором она лежала, но не нашёл там ничего кроме мелочи рассыпанной по песку. До сих пор не могу точно сказать, жалею ли я о том, что собрал те деньги выпавшие из карманов той незнакомки, или нет. Пятьдесят три рубля железными монетами в обмен на вечные ночные кошмары.
В тот день на пустынной дороге зародился мой секрет. Мания, заставляющая проходить расстояние в восемьсот метров от школы до дома, не за двадцать минут, а за долгих два часа, во время которых я блуждал в полумраке выискивая на дороге потерянные кем-то деньги. И у каждой найденной мною монеты была своя история и своя судьба.
Не сразу я осознал, что не придумываю их. Я видел их истории, словно подглядывал из темной режиссерской коморки за не смонтированным кинофильмом. Жизнь и смерть людей державших их в своих руках. Копался в потоке тумана, сотканном из картин. Некоторые ужасали меня страшными подробностями, некоторые нет. Я бережно хранил их все, здесь, в своей комнате. Складывал их в мешочек и упорядочивал в своей голове. Я любил их трогать и заботился о них, не раз вспоминая ту женщину. Я верил что, то была моя мать. Знал, те две секунды, она была ею. Поэтому, когда утром в мою комнату вломился брат, подобно урагану (он даже не заметил, что сломал крючок на двери), я в ужасе уставился на него, не смея произнести ни слова, решив что мой тайник раскрыт.
О, как же я боялся в один из дней увидеть этот его рыскающий взгляд. У меня дыхание перехватило, когда тот, не говоря ни слова метнулся к сложенной в корзине куче с грязным бельём. Прямо туда, где я хранил своё сокровище. Вещи мы с малых лет стирали сами. Ведь у нас не было родителей. Отец ушёл незадолго после того как погибла мать. Оставил нас на попечении деду. Мы больше не видели его с тех пор. Где он, меня не особо заботило.
Никогда прежде, я не думал, что станет со мной, если брату станет о моих прогулках известно. Но, тогда, сидя на кровати, скованный безумием, я будто снова потерял мать и силуэт той женщины лежащей в полутьме на дороге таял прямо у меня на глазах. И я чуть было не замахал руками, сам не понимая на кого машу, пытаясь остановить то ли брата, то ли уплывающее из моей головы видение. Но я не успел ни замахать, ни закричать.
— Расслабься мелкий, сегодня тебя бить никто не будет, — сказал улыбаясь Артём, и кинул мне в лицо запачканную чем-то жирным найковскую красную футболку и спортивки с широкими белыми лампасами.
— Одевайся. У нас всего полчаса. Дед ушёл до соседа, пить свой грёбанный кофе.
Не сразу я понял, чего ему от меня нужно. Видел, что его дико распирает от нетерпения. Совсем не добрый признак для тех, кто хоть немного знал моего старшего брата. Потом он сунул руку в карман и извлёк её уже с ключами на пальце, которыми и начал играться позвякивая.
— Чё застыл? Мне нужен пособник. На это дело я в одиночку не пойду. Семейная тайна, знаешь ли.
— Что? — промямлил я, не понимая о чём идёт речь, но одежду что валялась на кровати скинул на пол, словно ворох гнилых тряпок.
— Одевайся я сказал, — рявкнул он, и почесал ключами побелевшие шрамы на своих руках.
— Что за ключи? — злобно отозвался я, сползая с кровати и протирая глаза.
— Наконец-то проснулся. Надо торопиться. Если дед нас застукает, наверно плохо будет нам обоим. Надеюсь, что будет, — добавил он и вышел из комнаты. Я поплёлся за ним, понимая, что любое из наказаний для Артёма не страшно. Любое наказание блекнет в его мозгу, если дело касается тайны. Где есть тайна — нет преград. — Ключи дедовские — кинул он как бы между делом — от мансарды.