Мне плохо, и потому я опускаюсь на ступени. Слышу протяжный скрип старых проседающих под моим весом досок.
Почему я так сказала? Не понимаю, что со мной происходит. Всё разом это чересчур. Не ожидала такого эмоционального давления.
Я знала, что в доме есть животное, ещё до того, как пересекла кладбище и ступила на порог этого проклятого дома. Маленькая белая кудрявая собачка по кличке Шушу. Не болонка, не терьер. Просто дворняжка. Нахожу в себе силы и несколько раз стучу в дверь. Хочу увидеть собаку.
Неимоверно долго дверь никто не открывал, но я знала, что она стоит прямо за ней и прислушивается к моим движениям, к моему натужному дыханию. А вокруг неё, еле слышно цокая маленькими коготками, бегает её вшивая собачонка, приученная хозяйкой не тявкать раньше положенного времени. Сколько же времени она била это беззащитное существо, чтобы так выдрессировать? — думаю я, а вслед за этой мыслью приходит осознание, что она сошла с ума задолго до того, как у неё появилась собака.
Кто-то вновь несколько раз прошмыгивает за занавеской. В её руке свеча? Нет, скорее небольшой фонарик. Зачем? Она боится кого-то? Меня? Не думаю. Здесь что-то другое. Но минут через пять, всё же слышится многократное щёлканье замка. В одну сторону, потом в другую и сначала. Хотя таковой в двери установлен только один. О чём она думала все эти пять минут? Здесь даже дверной глазок не установлен, чтобы подглядывать за незваными гостями.
Неразборчивое бормотание за дверью, наконец, прекращается. Теперь я слышу только звук переминающихся на месте тяжёлых опухших ног.
— Кого там на хрен принесло?! — Загрохотала хозяйка, словно опомнившись, что нужно что-то спросить, прежде чем открыть дверь. — Ночь на дворе.
Тут же залаяла и собачонка, будто услышала команду фас и на её шее, задергался звеня, маленький подаренный хозяйкой колокольчик. Она не узнает меня. Не сможет узнать — думаю я и говорю:
— Я шла мимо. Мне показалось, кто-то преследует меня, и я решила зайти в ваш дом. Переждать. Жутко страшно. Мне кажется, я видела какую-то сгорбленную фигуру. Можно мне войти?
У женщины задёргался глаз, она ухватилась за ночнушку в мелкий выцветший цветочек, притянула ткань ко рту и принялась сосать её. Похоже, на старушку напал какой-то ступор, поэтому я наклонилась и коснулась пальцами её собачки. Та радостно тявкнула, словно приветствуя заплутавшего странника, а женщина вдруг взвизгнула, словно я дотронулась не до её питомца, а до её оголённой щиколотки, но ночнушку изо рта не вынула, и только курицы закудахтали чуть громче.
Сколь много побоев выпало на участь этого несчастного существа, прихрамывающего на переднюю правую лапу? Лапу, которая была зажата капканом более трёх дней, установленным её хозяйкой, в том углу дома, куда маленькая Шушу любила бегать испражнятся не из прихоти, от страха. Углу тёмном, скрытым длинными полами пальто, что висит на вешалке уже много лет. Ведь его хозяйка не выходит из дома.
— Мне очень нужно переждать. Успокоится, — прошептала я собаке — Очень нужно отдохнуть. Верно ведь? — И та ласково облизала мой указательный палец.
— Да что же ты милочка?! — Вдруг опомнилась старушка, поправляя гребнем свои седые растрёпанные волосы. — Как же ты так? Ведь опасно одной. Конечно, проходи. — Она втолкнула меня внутрь. — Только… я надеюсь, ты не заходила к моему соседу?
— Нет. К соседу не заходила. Ваш дом был ближе остальных.
Старушка нервно выглянула за порог подобно ребёнку, выглядывающему из-за угла дома, который думает, что он невидим, если чуть выставить голову вперед. Убедилась, что в доме напротив не горит свет и с грохотом заперла дверь.
— Этот чёртов хер отваживает от меня наших почтальонов. Да, да, я сама не верила, пока не увидела собственными глазами, как его здоровенная собака вырвала газету из рук того бедолаги, что носит мне почту. Он с визгом унёсся прочь. Не знаю, как его зовут, но на вид он совсем уж хиленький для почтальона. Ко мне он с тех пор не заходит. Вот ведь тварина какая, вырвала газеты и унеслась прочь, словно вырвала из рук дохлого кролика, а не почту. Это он её натравил. Я уверена. А ведь мне так мало пишут. Как теперь быть не знаю.
Что я делаю здесь? В этом доме, где всё провоняло мочой. Мочой этой старой ненормальной женщины и её ни в чем не повинной собаки. Лужи, то здесь, то там. Под комодом с раскрытым верхним ящиком, из которого словно безобразные лианы свешиваются старые рваные чулки. Под торшером, похожим на засохшее растение, у двери и у плотно занавешенных окон. Повсюду тряпки, разбросанные небрежно, пропитанные собачьими экскрементами. Везде, только не под старым длинным пальто, что висит на вешалке в прихожей. Туда Шушу больше не ходит.