— Проходи на кухню, — скомандовала старушка, и смачно плюнула куда-то в темноту. — Чёрти что твориться. Надеюсь, больше никого не принесёт.
Плевала ли она на кого-то определённого? Этого я знать не могла. Возможно, это просто был порыв её души, мимолётный, на кого-то озлобленный. Я поглядела в тот тёмный угол, где исчез плевок, потом вдруг заметила перевёрнутый портрет на стене. Там, в тонкой рамочке за стеклом, покрытом пылью, висело одинокое фото улыбающейся девочки. Две косички, заплетённые широкими бантами и глубокий порез на щеке, почти не заметный. Но всё же он там был. Я провела по борозде на своей щеке озябшими пальцами. Прощупала это давнее продолговатое углубление, и тут же вспомнила зачем я здесь.
На плите уже стоял чайник. Судя по всему, она поставила его на огонь ещё до того, как я постучала в дверь, сама ещё вероятно не осознавая, откроет ли она её полуночному гостю. Из него густо валил пар.
— А! Ну вот и чайник как раз поспел, — воскликнула радостно пенсионерка, впервые улыбнувшись широкой довольной улыбкой, а потом энергично забегала по кухне, неуклюже заглядывая то в один ящик, то в другой в поисках чашек, которые давно уже стояли на столе. — Как тебя угораздило оказаться в такой глуши в такое время? И ведь кладбище неподалёку. Жуть то какая.
Я посмотрела на свои руки. Они тряслись от переполняющего меня напряжения. А старушка между тем продолжала:
— Ещё ведь и шакалы воют. Жутко спать иногда не дают по ночам.
— А может, мне не шакалов стоит остерегаться, а того старого колодца за домом?
Женщина чуть не выронила чайник из рук, когда я задала ей этот вопрос. Медленно поставила его на плиту, и потянулась рукой к ночнушке, начав при этом почмокивать, ещё даже не прикоснувшись узкой полоской своих губ к изжеванной ткани.
— Не смей! — Вдруг не выдержала я, — Даже не вздумай запихать эту мерзость себе в рот. Забывшись, ты точно не уйдёшь от ответа. Лучше присядь и поговори со мной. Для этого я здесь.
— Что всё это значит? И при чём тут колодец? — Встрепенулась она, но приказу покорилась, грузно упав на шатающийся стул. Глаза её бегали из стороны в сторону, словно бы она никак не могла сконцентрироваться на чём-то определённом. Может, она наконец то вспомнила? Нет. Глазами она искала собаку, но та прижалась к моим ногам под столом, словно более надёжного места в этом доме она не видела никогда. О глупое животное. Как же она ошибалась. Как же ты ошибаешься маленькая Шушу.
Собаку не нашла, и потому принялась сверлить глазами сахарницу с одной потемневшей трещиной. Затем тупой нож с поломанной ручкой, раскрошенные ломти хлеба на тарелке. Часы с застрявшей внутри кукушкой. Здесь они были ещё при мне, но теперь, похоже, не работали.
— Это очень старый колодец. Его сделал ещё мой дед, когда в посёлке было только лишь несколько дворов. Но оттуда никогда не брали воду. Вода там… плохая. — Сухо объяснила старушка, и глаз у неё задёргался вновь.
— Скажи мне, что ты сделала?! Скажи мне правду! Я помню, но… не всё. — Крикнула я в её отрешённое лицо, и прикоснулась к её холодной побелевшей ладони.
Её блуждающий взгляд вдруг перестал метаться, сосредоточился в одной точке. Та точка была воспоминаниями, в которых я утонула вместе с ней. Я видела теперь, как старушка, будучи ещё молодой и красивой, вышла из дома, где мы сидели сейчас, спустившись босыми ногами по скрипучим ступенькам со свёртком на руках, и направилась к реке через поле заросшее репейником. На улице ещё не рассвело, но мошкара и комары уже пропали, что говорило о том, что солнце с минуты на минуту появится, обжигая горизонт своим предрассветным светом. Та женщина вздрогнула, когда петухи закричали в первый раз. Нужно торопиться, — подумала она — нужно торопиться. Вот только до реки она так и не дошла. Прервала свой путь у колодца и опустилась рядом с ним на колени, прямо в заросли ромашки и покрытой утренней росой травы, словно лишённая сил закончить то, что она собиралась сделать. Её щёки и глаза распухли от слёз, но лицо оставалось каменным и бледным. Вновь закричали петухи. Свёрток зашевелился в руках и женщина, наконец, почувствовав исходящее от него тепло, на секунду засомневалась.
— Если я не сделаю этого сейчас, уже не смогу сделать никогда. — Произнесла она в тишине.
Ярко-красный платок слетел с её плеч, когда она заставила себя, наконец, подняться на ноги. Рукой толкнула палку-противовес, приделанную к массивной деревянной крышке, (которая задумывалась как вечно открытая крышка). Та замоталась из стороны в сторону и гулко упала в траву. ВВВух.