Я предупредил, понимаешь ты меня? Предупредил её, что тот мужик приведёт её к реке под каким-то глупым предлогом. Что он будет пьян. И будет ночь и никого в округе! Примятые цветы ромашек, кровь размазанная по траве и порванные трусы, вот что я видел. Попросил её не приближаться к этому человеку, потому что случиться беда. Она слушала меня внимательно и смотрела напряжённо, с интересом изучая меня своими бледно-голубыми глазами, на которые, то и дело садилась мошкара, а потом рассмеялась мне в лицо. Звонко. Так звонко и легко. Ну ты и придурок! — Сказала мне она. — Ты следил за мной что ли? Влюбился? Глупый, глупый мальчик, — всё хохотала она. — Мне только непонятно откуда ты знаешь моего дядю? Его не было у нас довольно давно. — Но он приедет — тихо добавил я. Её лицо вдруг стало серьёзным. Всего на мгновение я решил, что до неё наконец-то дошло. Что я не шучу, а потом она с силой оттолкнула меня, сказав: Отвали от меня псих. Не приближайся, понял!?
Я убежал тогда, потому что кто-то из парней в её компании услышал её крики, и они двинулись на меня. Больше я не осмелился приблизиться к ней. По сей день об этом сожалею.
Я ждал покорно. Знал, что она уже лежит на дне, и рыбы глодают её тело, но не знал где. Но вот однажды ночью я почувствовал, что пора идти. Так всегда бывало. Я пришёл сюда с поникшим сердцем. Уничтоженный. Уселся на эту самую скамью и смотрел, как несколько столпившихся мужчин вытаскивают её тело. Он был среди них. Всё в той же красной рубахе с отлетевшей пуговицей и порванным карманом, что она оторвала, отбиваясь от него. Почему он не выбросил рубаху?! Почему не избавился от неё? Он надругался над ней! Задушил верёвкой и бросил в реку. Рубаха — все, что осталось у него от воспоминаний о том, как она извивалась под его потным телом. Именно тогда я и понял, что не в силах что-либо изменить. Я не знаю где и когда случиться то, что вижу. Просто знаю как. Всегда жестоко. Всегда неотвратимо. Всё, что я мог, это предупреждать их об опасности, но они никогда не слушали меня. Не верили, как и ты не веришь мне. Я потратил годы, пытаясь распознать в своих видениях что-нибудь более конкретно. Предотвратить, и всё равно это происходило. Всего пару раз я сумел помочь, но что они по сравнению с тысячами, что я упустил? Это моё проклятье.
Её имя вырезано на этой самой скамье. Я сделал это, чтобы не забывать, кем я был — сказал старик, но так и не показал мне надпись. А имён там хватало. Просто сидел и смотрел на сгущающиеся на небе тучи. — Будет дождь.
Откровенно говоря, я не мог поверить, что мой отец способен на подобные чувства. Злость, отвращение, ненависть — вот, всё то, что он пронёс с собой через мою жизнь.
— Я хотел бы поверить тебе, но не могу. Ты болен. Давно уже болен. И морально, и физически. И я ни за что не признаю, что ты как-то причастен к смерти мамы. Ни за что.
— На кой хрен ты притащил с собой собаку? — Он вновь стал прежним. Снова игнорировал меня. Таким, каким я его знал. Безжалостным ублюдком. — Ведь знаешь же, что я терпеть не могу собак. Ему здесь не место.
Герберт, увлёкшийся погоней за порхающей сине-жёлтой бабочкой, вдруг остановился, навострил уши. Вопросительно посмотрел на нас с отцом, словно почуял, что речь идёт о нем.
— Подумал, пёс не откажется от утренней пробежки. Пусть поиграется. Тебе то что? Причём тут вообще Герберт? Может, лучше о тебе поговорим? Тебе не стоит курить, судя по тому, что при каждом приступе кашля ты норовишь выплюнуть свои лёгкие. Выглядишь ты совсем не важно.