Я тяжело вздохнул. Раньше он ничего не рассказывал мне об измене, и я, понятия не имел, о каком таком старом мудаке идёт речь. Да и знать признаться не хотел. Мне удалось сохранить о матери светлый образ, пусть и далось мне это нелегко. Она давно мертва. Мы похоронили её. Я положил на её гроб букет из белых лилий. Те, что она любила. Нашёл в себе силы сделать это. И всё, что важно мне сейчас, чтобы старик не потерял остатки рассудка. Поэтому, я предпринял попытку отвлечь его от тяжёлых мыслей. Просто переждать момент. Ещё несколько минут и на небе взойдёт ясное солнце. Он, как и раньше, будет сидеть, переваривая его нежданное появление. Будет смотреть на его яркий свет, не пряча глаз, словно проклиная его за что-то. Но… всего несколько мучительных минут. Возможно, из его глаза выкатиться скупая слеза и на том всё кончится. Как и прежде, он поднимется, опираясь на трость, такую же древнюю, как и он сам, с этой жуткой скамейки и поплетётся домой, не попрощавшись. Как будто ничего и не случилось.
— Я разговаривал с твоим соседом. Недавно. Он беспокоится за тебя. Говорит, когда ты кашляешь, на платке остаётся кровь. Это правда?
— Ему тоже недолго осталось, но он уйдёт легко. Не многим так везёт, как ему. Но я, не об этом хотел сказать. Не пытайся сбивать меня с мысли и угомони свою собаку, наконец. Он мешает мне думать.
Признаться, пёс мешал и мне, облаивая бегающую по стволу дерева белку. Поэтому я крикнул на Герберта, пригрозив поводком, отчего пёс озадаченно поднял уши и замолк, но дерево не оставил. Принялся бегать вокруг него кругами, явно намереваясь ухватить проворного зверька за хвост, в момент, когда тот осмелеет и спуститься достаточно низко.
— Что-то случилось со мной после её смерти. Я и не думал что такое возможно. Эта стерва покинула меня, но забрала с собой часть моего дара. Теперь видения случаются со мной крайне редко. Бывают моменты, когда мне кажется, что он возвращается, а затем тает словно дымка, так и не позволив разглядеть мне то, что я должен был увидеть. Но сегодня… Сегодня я видел всё. Так же ясно, как и в прежние времена, и я докажу тебе это.
— Тебе давно следовало показаться врачу. Теперь это не просто просьба. Я настаиваю на обследовании. Уже много месяцев ты звонишь мне ни свет, ни заря и просишь прийти на эту скамейку. Признаться мне нравится спокойный шелест дуба, под которым мы сидим. Он как нежные слова матери, которых не слышали мои детские уши. Он убаюкивает мои тревожные мысли, о тебе и о ней. Заставляет почувствовать покой, которого я не ощущал прежде. Которого ты, никак не хочешь ощутить. Нравится мне, и звук накатывающих на берег волн, и тишина предрассветного утра. К тому же, эти наши встречи, чуть ли не единственный повод для тебя, увидится со своим сыном. Но, может мы, хоть раз посидим рядом друг с другом и встретим рассвет. Безмятежный, прекрасный. Ведь он начало нового дня. Начало…
— Это конец, — перебил меня старик и вновь вставил сигарету в зубы, — И если ты сейчас же не отгонишь от меня своего вонючего пса, Богом клянусь, я за себя не отвечаю.
Но я даже не успел отреагировать на его угрозу, потому как, договорив, он размахнулся тростью, не в силах сдержать своё раздражение, и что было сил, ударил подошедшего к нам Герберта прямо по хребту. Пёс просто хотел обнюхать сидящего рядом со мной незнакомца. За что и поплатился, обиженно взвизгнув, и попытался укрыться от гнева старика, сунув голову под мои колени.
— Не смей бить мою собаку! — Прошипел я, сам себе удивляясь.
— Ты всегда был сосунком…
— И ладно! Что?! Хочешь вспомнить всё ещё раз? Вновь пережить эту боль? Давай! Не тяни время. В конце концов, именно для этого мы здесь. Вовсе не для того чтобы увидеть грозу, которой всё равно не будет. — Выпалил я сгоряча, даже не заметив, как вместо ожидаемых предрассветных лучей, небо заволокло густой серой пеленой, а с реки на нас подул сильный ветер, несущий с собой запах дождя.