Таким манером мы обираем три дома, но Мэлаки, перекидывая уголь, одним куском попадает в Альфи, и тот поднимает рев, а мы пускаемся наутек, позабыв про Майкла, который по-прежнему звонит в двери и выслушивает ругань горничных. Мэлаки говорит, что сперва надо отвезти коляску домой, а потом вернемся за Майклом. Теперь как вернешься - Альфи ревет что есть мочи, и прохожие косятся на нас и говорят, что мы позорим родную мать и всю Ирландию вообще.
Когда мы добираемся до дома, выкопать Альфи из-под груды угля и торфа нам удается не сразу, и он утихает, лишь получив от меня хлеб с повидлом. Я боюсь, что мама выскочит из постели, но она только бормочет что-то про папу и про выпивку, да про малышей, которых больше нет.
Мэлаки возвращается вместе с Майклом, и тот рассказывает, что с ним приключилось, и как он звонил в разные дома. Одна богатая дама сама открыла дверь, пригласила его на кухню и угостила пирожным, молоком и хлебом с вареньем. Она спросила, где его родители, и он объяснил, что отец в Англии, у него там важная работа, а мама лежит в постели - она безнадежно больна и с утра до вечера просит лимонада. Богатая дама поинтересовалась, кто присматривает за нами, и Майкл похвастался, что мы все делаем сами и у нас горы хлеба и повидла. Богатая дама записала имя Майкла и адрес и сказала: будь умницей, ступай домой к братьям и к бедной вашей маме.
Вот тупица, рявкает Мэлаки на Майкла, ты все разболтал. Она пойдет и нажалуется кому надо, ты и глазом моргнуть не успеешь – все священники мира сбегутся к нам и станут ломиться в дверь.
К нам, и правда, уже стучатся. Но на пороге не священник, а полицейский - гард Денни. Эй, кричит он, дома кто есть? Миссис Маккорт, вы дома?
Майкл стучит в окно и машет полицейскому. Я даю ему пинка, а Мэлаки - тумака, и он верещит: я полицейскому расскажу, все расскажу. Полиция, убивают! Они тут лягаются и дерутся.
Майкл не унимается, и гард Денни требует: открывайте дверь! Я кричу в открытое окошко, что не могу его впустить, потому что у мамы страшная болезнь, она с постели не встает.
Где ваш отец?
В Англии.
Ладно, я зайду, мне надо парой слов перемолвиться с вашей матерью.
Что вы, нельзя. Она болеет. Мы все болеем. Может, у нас тиф. Или чахотка скоротечная. У нас уже пятна пошли. У малыша вон шишка вскочила. Вы, может, умрете.
Он рывком отворяет дверь и поднимается по ступенькам в Италию, а ему навстречу из-под кровати выползает Альфи – весь в грязи и в повидле. Гард Денни глядит на него, на маму, на нас, снимает фуражку и чешет затылок. Господи Иисусе, Мария и Иосиф, говорит он, жуткое дело. Это как же ваша мама умудрилась так заболеть?
Я говорю: вам нельзя к ней подходить, а Мэлаки добавляет, что мы теперь, быть может, еще долго в школу ходить не сможем, а полицейский отвечает, что в школу мы будем ходить в любом случае – для того мы на свете живем, чтобы в школу ходить, а он сам на то и поставлен, чтобы мы не прогуливали. Гард Денни спрашивает, есть ли у нас родственники, и отправляет меня за бабушкой с тетей Эгги.
Они ругают меня, говорят, что я грязный, смотреть противно. Я пытаюсь объяснить, что мама заболела и я с ног сбился, чтобы как-то свести концы с концами – найти, чем камин растопить, маме достать лимонад, братьям хлеб. Про повидло им без толку рассказывать – они лишь опять разорутся, и все. Без толку объяснять, как тяжко с богачами и с их горничными.
Мы возвращаемся в наш переулок - всю дорогу они толкают меня в спину и ругаются, позорят на всю округу. Гард Денни так и стоит, чешет затылок. Вот ведь, срамота какая, говорит он. Такого ни в Бомбее, ни на Бауэри, ни в самом Нью-Йорке не видывали.
Увидев маму, бабушка принимется причитать: Матерь Божья, Энджела, что с тобой? Ты чего лежишь? Что они с тобой сделали?
Мама облизывает сухие губы и просит еще лимонада.
Ей хочется лимонада, говорит Майкл, и мы его раздобыли, да еще хлеба с повидлом, и теперь все мы преступники. Фрэнки первый стал преступником, а потом и мы пошли за углем и весь Лимерик ограбили.
Гард Денни с явным интересом слушает Майкла, берет его за руку и уводит вниз, и через пару минут оттуда доносится его смех. Стыд и позор, говорит тетя Эгги, так себя вести, когда ваша мать больная лежит в постели. Полицейский возвращается и отправляет ее за врачом. Он глядит на меня и на моих братьев и прикрывает лицо фуражкой. Вот сорванцы, говорит он, сорванцы.