Питер и Мики сворачивают к себе домой. Мне надо бы зайти в церковь св. Иосифа, зажечь свечу, котора избавит меня от вечных мук, но я смотрю на витрину лавки мисс Кунихан и вижу в центре большую ириску «Кливз» с табличкой: ДВЕ ИРИСКИ ЗА ОДИН ПЕННИ. Я знаю, что попаду в ад, но у меня изо рта слюнки текут, и, выкладывая пенни на прилавок мисс Кунихан, я обещаю Деве Марии, что, как только раздобуду еще пенни, поставлю свечку, только пусть Она упросит Своего Сына не исполнять пока приговор.
Ириску “Кливз”, сколько дают за один пенни, нельзя жевать вечно, я вскоре доедаю конфету, и мне приходится думать о том, что пора идти домой к матери, которая допустила, чтобы мой отец сунул в нее свое счастье, из-за чего я родился раньше срока и стал байстрюком. Если она хоть пикнет про красное платье или еще про что-нибудь, я скажу, что все знаю про счастье, и это ее потрясет.
В субботу утром мы с «Алыми Сердцами Лимерика» встречаемся и отправляемся в путь по дороге в надежде вызвать кого-нибудь на игру. Ребята сперва ноют, что лоскутки красного платья вовсе не похожи на сердечки, но Билли говорит: если кто не хочет играть в футбол, пусть топает домой и там играется с сестрами в куколки.
В Баллинакурре какие-то ребята на поле играют в футбол, и Билли бросает им вызов. У них восемь игроков, а у нас только семь, но мы не возражаем, потому что один парень у них одноглазый, и Билли велит нам обходить его со слепой стороны. И вообще, говорит он, у нас Фрэнки Маккорт почти слепой - у него оба глаза больные, что еще хуже. На тех ребятах форма, как и положено: сине-белые свитера, белые шорты и спортивная обувь. Один из них говорит: вы похожи на то, что кот в уголок поволок, и Мэлаки лезет на него с кулаками, так что мы еле держим его. Мы соглашаемся играть полчаса - ребята из Баллинакурры говорят, что потом у них ланч. «Ланч», надо же. У всех днем обед, а у них - ланч. Если за полчаса никто не забивает, объявляется ничья. Мяч то мы перехватываем, то они, и вот, наконец, Билли отбирает подачу и, ускоряясь, проходит вдоль боковой, обходя всех так ловко, что никто ничего поделать не может, и мяч влетает в ворота. Время почти истекло, но ребята из Баллинакурры просят еще полчаса, и уже почти под конец второго получаса им удается забить. Потом мяч вылетает за боковую. Мяч наш. Билли стоит на линии, подняв его над головой. Он притворяется, что смотрит на Мэлаки, но подает мне. Мяч летит ко мне так, будто он один существует на свете, опускается прямо на ногу, и мне остается только вильнуть влево и отправить мяч прямо в ворота. У меня свет в голове – я будто в раю очутился. Я парю над полем, а потом «Алые Сердца Лимерика» хлопают меня по спине и говорят: отличный гол, Фрэнки, - и ты, Билли, тоже молодчина.
Мы возвращаемся по O’Коннел Авеню, а я вспоминаю как мяч опустился мне на ногу - его точно Сам Бог послал, или Блаженная Дева Мария, а Она никогда не послала бы такой благодати тому, кто обречен гореть в аду, потому что родился раньше срока, - и я знаю, что, пока жив, буду помнить этот мяч – этот пас от Билла Кэмпбелла - этот гол.
Мама встречает на улице Брайди Хэннон с ее матерью, и они ей рассказывают, что у мистера Хэннона разболелись ноги. Бедный Джон так мучается - каждый день с утра до вечера развозит на телеге горы угля и торфа со склада на Док Роуд, а потом для него такая пытка на велосипеде домой добираться. Рабочий день у него с восьми утра до полшестого вечера, но запрягать лошадь приходится задолго до восьми, а в стойло на ночь отводить - уже после половины шестого. Он целый день то слезает с телеги, то забирается обратно, таскает на себе мешки с углем и торфом, следит, бедный, чтобы повязки не спадали, иначе грязь попадет в открытые раны. Бинты вечно прилипают, их приходится отдирать, и когда он приходит домой, миссис Хэннон обмывает раны теплой водой с мылом, накладывает мазь и перевязывает чистыми бинтами. Новые бинты на каждый день им не по карману, поэтому они стирают старые, пока те серыми не становятся.
Мама говорит, что мистеру Хэннону надо обратиться к врачу, и миссис Хэннон отвечает: а толку? Был он у врача уже дюжину раз. Ему говорят: не утруждайте ноги, вот и все - дайте отдых ногам. А какой тут отдых? Ему работать надо. На что бы мы жили, кабы он не работал?
Мама говорит, что Брайди могла бы устроиться куда-нибудь на работу, и Брайди обижается. Энджела, ты разве не знаешь, что у меня легкие слабые? И ревматизм у меня – я вообще умереть могу. Мне надо поберечься.
Мама часто говорит про Брайди: эта подруга может часами сидеть, жаловаться на свой ревматизм и слабые легкие, но при этом дымит как паровоз.