Но я все равно даю волю рукам. Я молюсь Деве Марии, говорю, что мне стыдно, я не хотел отправлять Ее Сына на крест, и я больше так не буду, но я ничего не могу с собой поделать, и клянусь, что пойду на исповедь, а после этого, вот после этого обязательно прекращу. Я не хочу попасть в ад, где черти будут вечно гоняться за мной и тыкать горячими вилами.
На таких как я у священников Лимерика не хватает терпения. На исповеди они шипят: ты как следует не раскаялся, иначе больше не совершал бы этот омерзительный грех. Я хожу из одной церкви в другую, ищу священника, которому легко было бы исповедоваться, и вот, Пэдди Клохесси сообщает мне, что в доминиканской церкви есть один старичок, которому девяносто лет, и он глухой как пень. Раз в несколько недель он выслушивает мою исповедь, что-то бормочет и велит за него помолиться. Иногда он засыпает, и у меня не хватает духу разбудить его, поэтому на следующий день я приступаю к причастию без епитимии и без отпущения грехов. Я не виноват, что священник при мне заснул, ведь я пришел на исповедь, и от этого наверняка я уже в состоянии благодати. Но однажды окошечко в исповедальне окрывается, и я вижу: там сидит вовсе не мой старик, а какой-то молодой священник – ухо у него большое, как ракушка, и наверняка он все услышит.
Благословите меня, отче, ибо я согрешил, с моей последней исповеди прошло две недели.
И что ты натворил с тех пор, сын мой?
Я ударил брата, прогулял школу, соврал матери.
Так, сын мой, что еще?
Я… я… я… мерзости творил, отче.
Так, сын мой, один или с кем-то еще, или с каким-то животным?
С каким-то животным. О подобном грехе никогда и не слыхивал. Наверное, этот священник из деревни, а если так – он новый мир для меня открывает.
Накануне поездки в Киллалу Ламан Гриффин приходит домой пьяный, садится за стол и принимается за большой пакет рыбы с картошкой. Он велит маме заварить чай, она отвечает, что у нее нету угля или торфа, а он орет на нее, обзывает толстой бабой, которая под его крышей живет со своей кучкой выродков. Он швыряет в меня деньгами, чтобы я сходил в магазин и купил пару брикетов торфа и дрова для камина. Я идти не хочу. Я хочу врезать ему за то, что он так обращается с моей матерью - но если хоть слово скажу, он не даст мне назавтра велосипед, а я ждал три недели.
Мама разводит огонь и кипятит воду, и я напоминаю ему о том, что он обещал мне велосипед.
А ты горшок вылил?
Ой, забыл. Вылью через минуту.
Ты не вылил мой чертов горшок, орет он. Я обещал тебе велосипед. Я даю тебе два пенса в неделю, чтобы ты бегал за покупками и выливал горшок, а ты тут стоишь, разинув пасть, и говоришь мне, что ничего не вылил.
Извини, забыл. Сейчас вылью.
Выльешь, говоришь? А как интересно ты заберешься наверх? Куда стол потащишь? Я рыбу с картошкой пока не доел.
Правда, говорит мама, он в школе пробыл весь день, и потом еще у врача из-за глаз.
Черт подери, ты можешь забыть про вилосипед. Ты не выполнил уговор.
Но ему некогда было, говорит мама.
Заткнись, говорит он, и не суй нос не в свое дело, и она затихает у огня. Он снова принимается за рыбу с картошкой, но я опять говорю: ты мне обещал. Я три недели выносил твой горшок и за покупками бегал.
Заткнись и марш в койку.
Ты не имеешь права оправлять меня в койку. Ты мне не отец, и ты обещал.
Господь Бог сотворил яблочки, это факт, и такую же правду тебе говорю: если встану из-за стола – то все, зови своего святого.
Ты обещал.
Он отталкивает стул от стола. Спотыкаясь, он надвигается на меня и тычет мне в лоб пальцем. Говорю тебе, паршивые глазки, захлопни пасть.